У черноморских твердынь
Шрифт:
За день, который я отвел на это, успел поговорить с командирами всех батальонов, рот и взводов, со многими бойцами. Пугачевцы тоже участвовали в декабрьских боях и не посрамили славы Чапаевской дивизии, а теперь радовались, что снова будут сражаться вместе с другими ее полками.
В одном из подразделений мы с командиром полка полковником К. М. Мухамедяровым подошли к группе бойцов, присевших вокруг пулемета. Они так увлеченно слушали немолодого красноармейца, что не заметили нашего приближения. Мы остановились в сторонке и прислушались.
— Так тяжело было,
— Так прямо с коня и в цепь? И в атаку с вами? — не то изумленно, не то недоверчиво спросил стоявший рядом красноармеец. Другие зашикали на него — не мешай, мол, рассказчику. А тот продолжал:
— Так и ворвались мы на плечах колчаковцев на хутор. Ох и каша была! Спаслись только те из беляков, кто на конях был, — ускакали… Собрал нас после Чапай и речь держит. Постыдил сперва за начальную робость. Но и похвалил за то, как дальше дрались. «Герои, — говорит, — орлы, верно действовали, смело, быстро. Всегда так надо!»
У меня за спиной кто-то громко кашлянул. Боец, рассказывавший о Чапаеве, оглянулся и, заметив нас, замолчал.
— Старый чапаевец к нам прибыл, товарищ генерал, — объяснил какой-то бойкий красноармеец, — да не один прибыл, а с сыном!
— Раз так, давайте познакомимся, — подошел я к ветерану.
— Рядовой Василий Иванович Ямщиков, — представился он, с достоинством пожимая мне руку. — В гражданскую воевал тоже в Чапаевской. Пулеметчик по специальности. А вообще-то председатель колхоза. Да вот не выдержал, на фронт попросился. И сына прихватил с собой. Восемнадцатый уж год парню, уговорил военкома…
Рядом с Василием Ивановичем стоял парнишка, удивительно похожий на отца. Такой же высокий, покатый лоб, крупный нос, резко очерченный волевой подбородок. И тот же упрямый взгляд узких карих глаз.
— Николаем зовут, — молвил отец. — А делу обучу его быстро. Один–другой бой, и настоящим пулеметчиком станет.
— Это-то верно, товарищ Ямщиков, — сказал я старому чапаевцу, — бой многому может научить. Но и до боя не надо терять времени. Учите сына, пока у нас передышка!
Вечером пугачевцы начали принимать участок Перекопского полка.
Я не пытаюсь рассказать здесь обо всем, чем жила дивизия в относительно тихие зимние месяцы, когда на фронте не происходило особенно значительных событий и обе стороны готовились к решающей схватке.
В начале 1942 года еще трудно было представить, как развернется эта схватка. После успешной высадки советских войск на Керченском полуострове, казалось, можно было надеяться, что и под Севастополем начнем наступать мы, а не немцы. Наступательные действия ограниченного масштаба предпринимались уже в феврале — с целью не дать противнику перебрасывать войска из-под Севастополя на керченское направление. В них участвовали в нашем секторе и 31–й Пугачевский полк, и 3–й морской, и 54–й Разинскнй.
Когда разинцы, действовавшие четыре дня в неприятельском тылу, отходили на свой оборонительный рубеж, в отряде прикрытия вместе с другими пулеметчиками была и Нина Онилова. Ее расчет вновь отличился, уложив десятки гитлеровцев, но наша «Анка–пулеметчица» была тяжело ранена осколком в грудь.
Врачи несколько дней боролись за жизнь бесстрашной девушки. В это время она была награждена — за декабрьские и февральские бои—-вторым орденом Красного Знамени. В госпитале ее навестил командующий Приморской армией Иван Ефимович Петров. Нина уже умирала.
— Спасибо тебе, дочка, от всей армии, от всего нашего народа, — сказал ей командарм. — Весь Севастополь знает тебя, а будет знать вся страна.
Эти слова оправдались. А когда наша Родина отмечала 20–летие Победы над фашистской Германией, Нине Андреевне Ониловой было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
После гибели Нины очень многие наши медсестры стали просить, чтобы их перевели в пулеметные подразделения. Пришлось настойчиво разъяснять, что помощь раненым — тоже боевая работа и тоже подвиг, потому что часто требуется выносить их из-под огня. Но все-таки, пока на фронте было более или менее спокойно, мы организовали обучение группы медсестер пулеметному делу, и тех, кто освоил его особенно хорошо, переводили в виде исключения в пулеметчицы. Одной из таких последовательниц Нины Ониловой стала Зоя Медведева, о которой я еще скажу дальше. А в июньских боях и те девушки, что продолжали службу медсестрами, не раз заменяли выбывших из строя пулеметчиков.
За зимние месяцы произошли некоторые перемены в командном составе. Вместо Мухамедярова, ушедшего с повышением на Крымский фронт, под Керчь, командиром Пугачевского полка стал майор Жук, который до этого был комбатом, а в дивизию пришел из 1–го морского полка. Встретившись с ним, мы установили, что служили вместе еще шестнадцать лет назад, когда я был комиссаром полка, а он — командиром взвода. Новый командир и в 287–м стрелковом полку — майор Михаил Степанович Антипин, бывший командир разведбатальона.
Мы потеряли начальника политотдела дивизии старого чапаевца Н. А. Бердовского — он попал под вражеский огневой налет, когда ехал в артполк вручать партийные документы… Начальником политотдела стал полковой комиссар А. С. Блохин.
Люди уходили — и в другие части, и навсегда, вместо них приходили новые. Без этого на войне не обходится. Но при всех потерях и заменах мы в дивизии, готовясь к новым большим боям, успели как следует узнать друг друга, и это тоже было очень важно.
Я по–настоящему оценил прежде всего ближайшего своего боевого товарища — комиссара дивизии Н. И. Расникова. Нередко мы отправлялись то в одну, то в другую часть вместе. Живо вспоминается один такой выезд, хотя он как будто ничем и не примечателен…