У черноморских твердынь
Шрифт:
Противник вот–вот возобновит атаки, а отбивать их 287–му полку, потерявшему много людей, уже нечем. Снимаю с переднего края Пугачевского полка, где идет пока лишь огневой бой, две роты, добавляю к ним роту разинцев и спешно посылаю майору Чередниченко это скромное подкрепление. Но раньше чем оно успевает дойти по назначению, немцы вводят в бой свежие силы. Под их натиском остатки первого и второго батальонов 287–го полка отходят со своих позиций.
Связь с Чередниченко прервалась. Через некоторое время мне удается соединиться с командиром третьего батальона этого полка капитаном Коганом.
—
— Держитесь! — отвечаю я. — К вам придет помощь.
— Держимся, товарищ генерал. Народу, правда, маловато. Выручает пулемет Медведевой в первом доте. Она молодец! Положила немцев в лощине и пошевелиться не дает. Я загнул фланг седьмой роты, чтобы фрицы к доту не подобрались. Но от высоты девяносто идут туда танки…
Связь оборвалась, но главное ясно: враг намеревается ударить батальону во фланг и непосредственно угрожает доту № 1, удержать который крайне важно.
Прошу начарта Гроссмана поставить заградительный огонь, а если потребуется, вызвать огонь береговой артиллерии. Командиру Перекопского полка приказываю найти правый фланг 79–й бригады, установить с ней локтевой контакт и закрыть разрыв.
Появляется связь с капитаном Полонским, который повел на помощь Чередниченко две роты Пугачевского полка. Поскольку они сейчас недалеко от высоты 90, ставлю капитану новую задачу: идти к доту № 1 и закрепиться в старых траншеях 287–го полка. А роте разиндев поручаю овладеть районом, где был командный пункт Антипина, а потом Чередниченко.
Враг теснит наших соседей — 79–ю бригаду и 172–ю дивизию. Против них — главный удар. На третий день штурма, отбив с утра четыре яростные атаки, вынуждены отходить и мы. Но все равно 9 июня стало черным днем для наступавших гитлеровцев.
Фашистскому командованию, очевидно, казалось, что еще одно усилие — и наш фронт будет прорван, путь к Северной бухте открыт. Вдоль шоссе, ведущего к ней, двинулась лавина танков, за ними стягивалась в колонны пехота. Но враг переоценил свои возможности. Начарт Гроссман передал в артполки и на батареи условный сигнал «Лев». Это означало приказ открыть всем огонь по определенному рубежу, заранее пристрелянному. И атака была сорвана, а большая часть танков, участвовавших в ней, уничтожена.
У станции Мекензиевы Горы командарм ввел в бой части 345–й дивизии. Судя по всем данным, потери противника огромны. Но он не считается с этим, располагая большими резервами (теперь известно, что за время июньских боев, например, 50–я и 132–я немецкие дивизии комплектовались дважды, а подкрепление поступало под Севастополь даже из 17–й гитлеровской армии, стоявшей в Донбассе).
10 июня пополненная и усиленная вражеская ударная группировка овладела станцией Мекензиевы Горы и кордоном Мекензи № 1. Критическое положение создается на левом фланге нашей дивизии. Решаю перебросить туда батальон 3–го морского полка и еще одну роту разинцев. Сколько времени займет этот маневр?
Начальник штаба считает, что часа два. Но продержатся ли столько остатки 287–го полка?
Майор Чередниченко докладывает по телефону:
— В батальоне Гавриша осталось пятьдесят человек вместе с ранеными, которые еще могут драться. Перед батальоном до полка немецкой пехоты. Немцы, правда, стали осторожнее. В рост в атаку уже не идут, ползут по кустарнику. Мы бьем их и будем держаться до последнего. Но их в десять раз больше. Авиация и артиллерия не дают поднять головы. Плохо с водой…
— К вам идет рота автоматчиков Разинского полка, — кричу я в трубку. — Она уже в Мартыновской балке. Надо продержаться час! Продержитесь?
— Продержимся! — доносится голос Чередниченко.
Полковник Гроссман организует ему поддержку всей нашей артиллерией.
Докладываю обстановку командарму Петрову. Он сообщает, что принято решение нанести контрудар по вражеским частям, вклинившимся в нашу оборону. От 30–й береговой батареи пойдет нам навстречу ударная группа под командованием полковника Е. И. Жидилова, часть бригады которого перебрасывается на Северную сторону из второго сектора. В другую ударную группу войдут из Чапаевской дивизии первый батальон Разинского полка и еще некоторые подразделения. Контратака назначается на утро 11 июня. Задача решительная: отрезать и уничтожить вражеский клин…
Ночь проходит в подготовке к контрудару. В 8 утра он начинается. Группе, которая наступает с нашей стороны — ее возглавляет командир Разинского полка подполковник Матусевич, — удается продвинуться лишь на километр: противник поставил сплошную завесу огня. Танкисты еще прорываются сквозь нее, но пехота не может идти за ними, и танки возвращаются. Предпринимается еще несколько героических атак, однако безуспешно. Становится ясно, что для выполнения поставленной задачи не хватает ни сил, ни огневых средств.
И все же попытка наступать 11 июня не была напрасной. Целых два дня после этого немцы занимаются перегруппировкой своих сил. Лишь 14 июня они возобновляют атаки в направлении Северной бухты.
Но выйти к бухте враг пока еще не может. За десять дней штурма он так и не сумел прорвать нашу оборону на всю глубину даже на направлении главного удара.
Однако соотношение сил, и без того неблагоприятное для нас, продолжает изменяться в пользу противника. Мы уже не в состоянии остановить его надолго, а можем лишь наносить потери, сдерживать, замедлять его продвижение. И это дается все труднее. У нас мало снарядов, мин. Нет авиации и танков. Тот батальон Т-26, что находился в моем распоряжении, представлял собою половину танковых сил Приморской армии. Для каждого танка мы подготовили по три экипажа — чтобы машины могли воевать, когда выходят из строя люди. Но в июньских боях нашим танкам пришел конец.
Мы держимся героизмом наших бойцов, стойкость которых вновь и вновь срывает вражеские планы и расчеты. 22 июня немцы несут большие потери на отрогах Мартыновского оврага и снова на некоторое время остановлены. 24–го здесь опять идут ожесточенные бои. Штурм длится уже восемнадцатый день. Если подсчитать, на сколько продвигались немцы в среднем за сутки, получается, что на главном направлении — на сто пятьдесят метров. Быть может, эта цифра говорит о стойкости севастопольцев больше, чем многое другое.