У черта на посылках
Шрифт:
На этот раз ворота были закрыты, но едва я собралась нажать на клаксон, чтобы сообщить о своем прибытии, как они бесшумно разъехались в стороны. Рискуя сломать себе шею, я высунулась в окно и практически сразу заметила висящий на столбе блестящий любопытный глаз видеокамеры.
Собаки снова болтались по двору без привязи, но меня встретили как старую знакомую. Один из них, не знаю, правда, Грег или Бонус (псины были абсолютно одинаковыми) даже слабо шевельнул хвостом в знак приветствия. Зловредной вороны пока не было видно, хотя я держалась настороже.
К моему удивлению дверь мне открыла не Инна Теодоровна, а молчаливый парень в темных брюках и светлой рубашке, похожий на официанта. Наверное, экономка, или кто она там по статусу, разозлилась
В первой половине дня у меня не было никакой возможности осмотреть дом. До обеда я старательно делала вид, что печатаю на компьютере вчерашние записи. У меня затекла спина, и свело ноги, подушечки пальцев покалывало. Хорошо еще, что сам Кибиткин не сидел все время в кабинете, а только забегал туда время от времени. Около часа дня я выложила перед ним стопку с распечатанным текстом, рассчитывая, что мне предложат пообедать. В желудке настойчиво урчало, я почти не завтракала и теперь страстно мечтала о тарелке горячего супа. Но мечтала я, как оказалось, напрасно. Кибиткин пришел в полный восторг, просмотрев несколько страниц напечатанного моей умницей-подругой текста и, вдохновленный моими, то есть ее, успехами, возжелал немедленно надиктовать еще несколько писем. К тому времени тарелка супа приобрела уже вполне конкретные очертания, теперь я отчетливо видела наваристый борщ, и, кажется, даже чувствовала его запах. Отогнав мучительное видение, я исподтишка бросила на своего мучителя сердитый взгляд и взяла в руки карандаш, приготовившись царапать в блокноте закорючки. На этот раз включить диктофон удалось совершенно незаметно, и запись пошла как по маслу.
Поскольку мне не было нужды сосредотачиваться на том, что он говорил, я могла думать о своем. Карандаш автоматически летал по бумаге, покрывая листы малопонятными значками, а я думала, что Кибиткин диктует мне не главы из новой книги, что было бы логично, учитывая его исключительную плодовитость в литературе, а какие-то письма. У меня было время прочесть внимательно то, что он надиктовал вчера, и я пришла к выводу, что это полнейшая ерунда. Среди вчерашней корреспонденции было несколько запросов в различные инстанции по малозначительным вопросам, ответы читателям и подобная чепуха, не имеющая к его работе прямого отношения. Когда же он успевает творить свои шедевры, если тратит время на такую ерунду? Задумавшись об этом, я едва не попала впросак, в последнюю минуту поймав на себе слегка удивленный взгляд писателя. Я сообразила, что он давно закончил диктовать, а я все еще царапаю карандашом по страничке.
– Вам нужно было сказать, чтобы я диктовал помедленнее. – Заметил он. – Но у вас отличная память, как я погляжу. Вы смогли восстановить по памяти довольно большой кусок текста.
– Спасибо. – Пробормотала я, проклиная свою невнимательность.
– На сегодня мы, пожалуй, закончим. Отпечатать можете завтра.
Его слова показались мне волшебной музыкой, так как еще немного и я свалилась бы со стула.
– Я попрошу Инну Теодоровну показать вам вашу комнату. Немного позже, когда она…когда она освободится.
Я кивнула, желая, чтобы занятия Инны Теодоровны продлились как можно дольше. Я подожду. Но был и другой вопрос, разрешения которого я ждать больше не могла. Этот вопрос касался моего обеда, или ужина, или все равно чего, лишь бы оно было съедобным. Я была настолько голодна, что мне было не до условностей, поэтому я спросила напрямик:
– А где у вас можно поесть?
– Вы разве голодны? – Рассеянно спросил он и тут же спохватился, заметив мой изумленный взгляд. – Простите, я не подумал.
– Да, я голодна. – Отчеканила я. – Мы проработали без перерыва восемь часов. Я не против работы, но голодом морить себя не собираюсь.
Я говорила довольно резко, но это потому, что меня разозлил его вопрос. Нельзя же так относиться к людям,
– Не знаю, осталось ли что-нибудь от обеда, – пробормотал писатель, – но вы могли бы спуститься на кухню и попытаться отыскать что-нибудь, чем сможете утолить голод.
Едва договорив, он позорно сбежал, не оставив мне времени даже на то, чтобы я могла поинтересоваться, где находится эта кухня. Но гоняться за этим сумасшедшим по коридорам я не собиралась. Лучше попытаюсь отыскать кухню самостоятельно. Заодно попробую осмотреться. Теперь у меня есть веский довод, чтобы оправдать свое шараханье по дому, ведь я буду искать кухню.
Внимательно прислушиваясь к быстро удаляющимся шагам в коридоре, я благоразумно выждала несколько минут после того, как они стихли вдали, и только после этого осторожно высунула голову из дверей. Слабо освещенный матовыми лампочками, коридор был пуст, я вышла, осторожно прикрыв за собой дверь кабинета и, повернув налево, быстрыми шагами пошла вперед. Еще вчера, когда бегала в туалет, я успела заметить немного впереди, за поворотом, перила какой-то лестницы. Кроме того, если бы я выбрала другое направление, то оказалась бы в холле, а там велика была вероятность столкнуться с экономкой, чего мне вовсе не хотелось. Добежав до поворота, я убедилась, что мои предположения относительно лестницы были верны. Правда, вела она не вверх, а вниз, но так было даже интереснее, хотя вряд ли искомая кухня могла помещаться в подвале. Лестница оказалась довольно крутой, вытянув шею, я посмотрела вниз. Там было темно, но я смогла различить небольшой тамбур, слева и справа от которого неясно виднелись двери, к сожалению плотно закрытые. Если зрение меня не обманывало, то протяженность нижнего коридорчика была не более двух с половиной метров, а потом снова начиналась лестница, на этот раз ведущая наверх.
Я загорелась желанием проверить, что находиться за этими закрытыми дверями, и быстро спустилась, стараясь внимательно смотреть под ноги и крепко держаться за перила (света явно было недостаточно). Оказавшись внизу, я, не теряя времени, толкнула правую дверь. Она подалась, но я увидела всего лишь заваленную всевозможным хламом пыльную комнату, похожую на большой чулан. Здесь было довольно светло, свет проникал через два узких, но длинных окна. Сомнений не было, здесь мне не найти ничего более ценного, чем старое сломанное кресло, а самым таинственным была брошенная кем-то мышеловка с высохшим тельцем пойманной давным-давно мышки. Разочарованно скривив губы, я закрыла тяжелую дверь и без особого энтузиазма взялась за ручку второй и слегка нажала на нее. Дверь не поддалась. Похоже, она была заперта. Я собиралась повторить попытку, но в маленьком коридорчике вдруг стало совсем темно. Я сразу поняла в чем дело и с ужасом подняла голову, ожидая увидеть наверху разъяренную экономку. Вылететь отсюда сию же минуту – вот самое легкое наказание, которое меня ожидало в этом случае. Но мне несказанно повезло. Это был всего лишь Кибиткин.
– Андре, что вы там делаете? – Спросил он довольно резко. Свет, падающий из окна, хорошо освещал его лицо, и я удивилась тому, как плохо он выглядел в данную минуту. Он явно терял контроль над собой. На моих глазах он будто бы распадался на части: на изрезанном глубокими морщинами лбу выступили капельки пота, нижняя губа заметно тряслась, челюсть отвисла, как у покойника.
– Я пыталась найти кухню, чтобы перекусить. – Стараясь не выдать своего волнения, пролепетала я, быстро поднимаясь вверх по ступенькам.
– Но зачем вы…для чего вам было…
– Вы не сказали, где у вас в доме кухня, пришлось искать ее самостоятельно. Я, наверное, немного заблудилась. – Попыталась я придумать достойную отговорку. Кажется, мне это удалось. Сделав над собой усилие, Кибиткин снова обрел равновесие. Повернувшись, он отрывисто сказал:
– Пожалуйста, подождите немного в кабинете. Скоро освободится Инна Теодоровна, которая покажет вам вашу комнату…
– А как же ужин?
– Его принесут вам в комнату.