У Червленого яра
Шрифт:
— А чего-то я не понял, с чего это Глебу Переяславскому Рязань досталась? — пришло на ум Миронегу. — А Роман-то где ж?
— Так вы тут ничего еще не ведаете? Про беду Исадскую? — вопросительно уставился Милята.
— Какая-такая беда? — прищурился Миронег.
— Так еще летом стряслось. Собрались в Исадах все рязанские князья…
— Исады, это те, что недалече от Рязани? — перебил Миронег. — На Оке?
— Они самые. Так вот, собрались, пировали. Все в малых дружинах, выпили крепко, а тут поганые откуда ни возьмись налетели и всех порубили: и Романа Рязанского, и Изяслава
— Всех, — эхом повторил Миронег.
— Один Глеб Переяславский и брат его молодший Константин уцелели, ну и Ингварь наш. Не успели мы тогда в Исады, кораблики наши по недосмотру загорелись. Я уж, грешным делом, — Милята, понизив голос, наклонился к Миронегу, — решил, что то ты озорничал.
— Не я то был, — с показным равнодушием откинулся на траву Миронег.
— Ну, видно ангел-заступник у нашего князя крепкий, — старик перекрестился.
— Я вот одного не пойму — всех порубили, а переяславские живы-живехоньки, то как? — в хмурое небо кинул Миронег.
— Глеб с братом к Исадам смогли от стана пробиться, а там кораблик муромский стоял. Они на него забежали да от пристани оттолкнулись. Ну, поганые за ними вплавь, а те их веслами побили да не дали на насад влезть. Поганые их берегом догонять попытались, да куда там. А как стемнело, Глеб с Константином на берег тихонько сошли и к Рязани побежали людей созывать. Так теперь там князем и сидит.
Миронег резко сел.
— А про княжну, сестру Глебову, не слыхал?
— Так и ее поганые убили. В гробу обоих, говорят, привезли в Пронск — и Изяслава, и сестрицу его. Сговор должен был в Исадах состояться, от того и сестрицу с собой прихватили, жених из Мурома приплыл, а видишь как все обернулось.
Поганые? А как же Услада?
— А тут бают, что княжну холопка ее удавила, — нерешительно все же вымолвил Миронег.
— Да была при ней холопка, половчанка вроде как. Ну, сказывают, прирезала она княжну и с погаными в степь утекла. Кровь — она ж не водица, — философски изрек Милята, поднимая вверх палец.
И снова не сходилось, все не сходилось. Миронег потер виски.
— Голова разболелась, пойду умоюсь, — поднялся он, отходя к реке.
Студеная водица приятно остудила кожу.
«Ежели Услада убила княжну по приказу половцев, так чего ж она с ними не утекла? А еще как гоньба Глеба смогла так быстро напасть на ее след, ежели они сами таились? Бежать по пятам можно только, ежели сразу в погоню отправиться, а до того ли было Глебу, тут самому бы уцелеть?» Ответ могла дать только сама Услада.
[1] Мятля — плащ.
Глава XXIII. Выбор
Луна уже давно выглядывала в прорехи темных облаков, а обгорелый конек вороножской ладьи только заворачивал к пристани Большой верви. Та стояла на некрутом холме в сонном мареве. Куры уже дремали на насестах, их хозяева тоже задули лучины и взбили поудобней подушки. Впустят ли ночных гостей?
Корабль причалил, воины стали выпрыгивать на дощатый помост. В верви сразу засуетились, на башне загорелся светец. А дозорные-то не спят! И на том спасибо.
— Отворяйте, ночевать у вас станем, — подал голос один из вороножских дружинных.
— Мы ж все отдали, чего вам еще? — недовольно прокричали снизу.
— Нам лишь переночевать, поутру уйдем.
— На лодье спите, мы свою часть ряда выполнили, князю вашему больше ничего не должны.
«Дерзкие, однако; не боятся», — про себя отметил Миронег. Его чутье подсказывало, что здесь уж ведают, кто стал хозяином рязанских земель, и это не Ингварь, а раз так, так чего ж пред его людишками стелиться.
Вороножские вои зашушукались — как быть. Затворенная вервь потрепанной дружине была не по зубам, да и повода, кроме гордыни, лезть на острый частокол, положа руку на сердце, тоже не было — все по ряду уплачено, честь по чести, не придерешься.
— Давайте, сынки, тут себе стелить, чего уж там ссоры искать, — умиротворяюще предложил старик Милята.
Молодые вои набрали воздуха в легкие, чтобы с негодованием возразить.
— Я сейчас попробую уладить, — опередил их Миронег.
Он помог Усладе выйти из ладьи и, взяв ее за руку, подошел к воротам.
— Эй, Орлик, ты, что ли? — окликнул бортник дозорного.
— Я-то я, а ты там кто? — с тем же надменным недовольством прилетело сверху.
— Миронег Корчич, бабки Лещихи братанич, впусти. Нас с женой с Малой верви подвезли.
— Сейчас, — буркнул Орлик и послышались шаги вниз.
Ворота с легким скрипом отворились до небольшой щели, чтобы мог протиснуться только один человек. Миронег пролез бочком и втащил за собой Усладу.
— Послушай, Орлик, — принялся он увещевать дозорного, — недобро людей ночью у реки держать, что псов приблудных. Они ж тоже не по своей воле сюда забрели.
— Мне-то какое дело, — надулся дозорный. — Не их князя удел, а явились. Вот они мы, платите. А ежели от Глеба тоже заявятся?
— Не заявятся, — прервал бурчание Миронег. — Сеча была у них с переяславскими за Червленый яр. Одолели, вас от двойной доли избавили. Мертвые есть, схоронить надобно. Впускай, под мое слово.
— Ага, мы впустим, а потом великий князь Глеб приплывет и нам за то головы снесет. Мы бы и долю им не давали, да кровь проливать не хотелось.
— Ну, сегодня один великий князь, завтра, глядишь, другой уж сидит, — задумчиво проговорил Миронег, — мне-то что, я бортник, сам по себе, вам тут жить.
— С меня старейшины шкуру сдерут, — вздохнул Орлик.
— На меня вали.
Ворота отворились. Вороножская дружина вошла в спящее селение. Орлик отрядил отрока проводить незваных гостей к постоялой избе. Миронег повел Усладу знакомой дорогой к дому названной тетки.
Такой важный для него разговор на ладье он так и не начал, опасался чужих ушей, да и момент для откровений был не подходящим — Услада боялась чужаков и жалась к мужу словно озябший котенок.
Двери местные не запирали, поэтому Миронег, легко толкнув калитку, завел жену на двор. Их встретила тишина. Обитатели давно спали. Лишь старый пес едва слышно рыкнул, да и то, уловив запах, идущий от гостей, признал бортника и, равнодушно зевнув, снова погрузился в дрему.