У Червленого яра

Луковская Татьяна

— Порасспроси, мы не торопимся, — за Марфу снова ответил Ингварь.

Жирослав ушел в град. Ингварь стоял нахмуренным, сейчас все должно решиться.

— Ее же убить могли! — отталкивая воев, подлетел к нему и Марфе Миронег. — Ты ж, светлейший, обещал, что волос с ее головы не упадет!

— Место свое не забывай, бортник, — огрызнулся Ингварь. — Видишь — жива живехонька стоит. Прочь ступай!

— Не смей так с моим мужем речи вести! — вдруг, сбрасывая смирение, повысила голос Марфа. — Я против рода сейчас иду, и терять мне уж нечего, изволь, братец, благодарным быть

людям, что ради твоего стола все потеряли.

— Ступай, — уже мягче, все ж отослал прочь Миронега Ингварь.

Муж с женой встретились очами, впервые за столько седмиц. И снег чаще повалил, словно саваном покрывая их судьбы.

Долго ждать не пришлось.

— Князь сбежал! Константин сбежал! –зашумели на стене.

— Сбежал, сбежал, сквозь закатные ворота утек, к Чернигову подался, — из уст в уста быстро распространялись слухи.

Как не глуп был молодший брат, а все ж скудного умишки хватило не ввязываться в заранее проигранный спор, а дать деру. Восставшая из пепла сестрица — больно грозная для душегуба примета.

Вороножской дружине пронские ворота распахнулись настежь. Марфа, в натянутой на нее очевидно по настоянию Миронега кольчуге, въехала в родной град. Люди повалили на улицы, разглядывая воскресшую княжну. Кто-то испуганно крестился, отступая, кто-то, признав, радостно махал руками.

— Голубка наша, живая!!! — неслось со всех сторон.

Марфа кланялась, благословляла горожан в ответ. Гул чудных новостей плыл над Пронском, не хуже колокольного звона.

С плохо скрываемым волнением княжна ступила на порог родного терема. Как все знакомо, и чужое одновременно. Дворня плакала и кидалась целовать руки.

— Марфуша! — маленькая круглая тетка Неонила сгребла Марфу пухлыми ручками. — Марфуша, вернулась!!! А уж мы-то сколько горьких слез пролили, уж и не чаяли снова увидеть.

— И я уж не чала вас повидать, — сухими губами проговорила Марфа.

В большом каменном соборе было студено, на стенах тонким слоем лежала изморозь. Марфа подошла к гробнице Изяслава, потрогала белый камень. Хоть в этом не поскупился Константин, достойное погребение велел сотворить.

— А где же невестка моя, княжичи где? — обернулась Марфа к Неониле.

— Отъехали к Стародубу, как Костенька заявился, так они и съехали. И никто-то их не гнал, с чего вдруг Елена так-то удумала, и не ведаю.

Вдовая тетка Неонила давно уж жила при племянниках в Пронске, нянчила всех деток, включая и саму Марфу. Для нее кем бы не оказался Константин, он все равно останется Костенькой, ничего с этим не поделать.

Марфа подошла к собственной гробнице, зажгла свечу пристраивая ее у изголовья, перекрестилась, кланяясь своей спасительнице.

— Нельзя ли Усладу тут оставить? — робко спросила княжна у тетки.

— Никак нельзя, голубка моя, никак, — покачала головой Неонила. — Не по чести челядинке тут лежать.

— Она же мне жизнь спасла, телом своим от Глеба заслонила.

— Послушай, Марфуша, — взяла ее за руку тетка. — Да, с чего ты взяла, что Глебушка тебя убить хотел? — при этих словах Неонила тревожно оглянулась, хотя в храме, кроме них, никого не было. — Да, может, он решил, что челядинка эта убить тебя в суете задумала, так выходит, что не она, а Глеб тебя спас.

— Мне ли не ведать, как все было! — отдернула руку Марфа.

— Да это Ингварь тебе голову задурил. Нешто ты видела, как Изяслава убивали? Видела?

— Нет.

— То-то же, — назидательно подняла палец кверху Неонила, — отрекись от слов своих, пошли за Костенькой. Коли ты сознаешься, что вороножские тебя запугали, град на нашу сторону встанет.

— Ты о чем это?! — взвилась Марфа. — Ведь вот же могила Изяслава, ведь они ж на брата руку подняли.

— Глупости это, чтобы не случилось, ты за свой род должна стоять. А эти Игоревичи, конечно, за любой слух ухватятся, им лишь бы Глебушку скинуть. Отрекись от своих слов, — пошла на Марфу Неонила, — негоже это, негоже. Что тебя ждет, без покрова братьев? Запрут в монастырь, а то и вовсе уморят, как не нужна станешь. А Глебушка тебя простит за клевету, замуж отдаст, детишек нарожаешь. Знаешь, каково это, люлечку с дитяткой качать? Благостно. Игоревичи нам вороги. Покайся.

— Это вам тут каяться следует, что вы окаянного князем своим нарекаете! — раздувая ноздри, выкрикнула Марфа.

— Ах, ты ж Иудина дочка, — кинулась на племянницу тетка. — Придушу тебя у святого престола, всем только лучше будет, Бог простит, не велик грех. И всё кончится, скажут, Игоревичи видачку сгубили.

Тетка, подпрыгнув малым ростом, повалила Марфу на холодный каменный пол, сжимая горло. Марфа яростно начала отбиваться, пытаясь кричать.

— Шуми, шуми, — ядовито пробормотала Неонила, — сама же гридей отослала.

Ежели Марфа была бы прежней, она бы сейчас погибла, здесь, прямо в Божьем храме, у готовой для нее гробницы, но под сердцем уже зарождалась жизнь, где-то через двор в гриднице сидел любый Миронег, а еще тонкие руки окрепли от обычной деревенской работы. Марфа, собрав остатки сил, двинула тетку кулаком в лоб. Неонила замерла, ослабила хватку, княжна оттолкнула ее от себя и нанесла второй удар, от которого тетка упала навзничь, затихая.

Опрокидывая светец, растрепанная Марфа выбежала на заснеженный двор.

Глава XXXI. Архангел Михаил

Лед был еще крепким, глухой звук от сотен копыт разлетался к обеим берегам Прони, да и мороз дожимал последнее, хватая за щеки, и только птицы оголтело чирикали — весна на пороге, уже скоро, неужто дождались! Небо прикрывалось длинными серыми лоскутами облаков, навевая дремоту, а спать было нельзя — Рязань близко.

Ингварь вел большую дружину воевать за рязанский стол, стол деда, на котором так и не довелось посидеть отцу, и в борьбе за который так рано погиб старший брат. Сейчас все должно решиться. И вороножская, и вся пронская дружины встали за Ингваря. Пронское вече выкрикнуло Ингваря своим князем — маленькая, а все ж победа. Теперь зевать нельзя, только вперед, поворотил — проиграл.