У Червленого яра
Шрифт:
— А Марфа как? — вскочил Миронег.
— Еще тебе нарожает. Иди — иди, волнуется.
Миронег взял за руку встрепенувшегося Якима и поспешил к хозяйской избе.
Марфа, осунувшаяся, но по случаю уже прибранная и даже со знакомыми бусами на шее, лежала на широкой лежанке, рядом висела колыбель, там что-то копошилось. Миронег подсел на край лежанки, взял жену за руку.
— Маленькая родилась, — чуть виновато произнесла Марфа, — но Настасья Ниловна сказала — крепенькая. Ты глянь, глянь на нее.
Миронег заглянул в люльку и увидел смуглое личико и крошечный сопящий носик.
— Вылитая матушка, — улыбнулся муж жене. —
Марфа и Яким с любопытством уставились друг на друга.
— На могиле твоей сидел… Не дал мне… — Миронег не смог пред женой произнести дальше, но Марфа все поняла.
— А как звать тебя? — протянула она руку мальчику.
— Яким, — робко вложил он малую ручонку в узкую женскую ладонь.
— Наш Якимушка, — приняла сына Марфа. — Теперь можно и к Яру плыть. Домой. Я хотела, да Милята сказал — без мужа там пропасть, а теперь можно и домой.
— Нет, пока домой нам нельзя, — мягко проговорил Миронег, — вам окрепнуть надобно, дочь окрестить. Избу до холодов можем не успеть срубить, а малую застудить нельзя. Здесь перезимуем, а по весне уж и поплывем.
— Так-то долго, — вздохнула Марфа.
— Да не так уж и долго, в трудах и повернуться не успеем, как отплывать надобно будет. А то прирастем тут, и не захочешь в леса возвращаться, — подмигнул Миронег жене.
— Захочу, крепко захочу. Домой нам надобно, — разволновалась Марфа.
— Домой, так домой, — согласно кивнул Миронег.
Глава XXXVIII. Тень
Большая лодка плыла мягко, без рывков. Миронег управлялся с ней как с игрушечкой, не зря столько за нее отдал. Серебра, конечно, было жаль, ведь то приданое жены, горбом не заработанное, а Миронег не привык на содержании у бабы сидеть. Но меч в счет платы плотник ни в какую брать не хотел, гривны ему отсыпь, и все тут. Да и Марфа уперлась: «Пусть при тебе останется, спокойней. А все мое — твое, бери да не раздумывай». Пришлось отсчитать от суммы, тайком выданной князем Юрием тетушке.
Пред очами чертили воздух бойкие стрекозы, с берега доносилось истошное кваканье лягушачьих свадеб, солнышко заваливалось к окоему, медленно окрашиваясь в нарядный малиновый цвет. Дон сам нес лодку, но Миронег не расслаблялся, внимательно вглядывался вдаль, выбирал путь, то забирая к крутому берегу, то проскальзывая по мелководью у пологого края.
На носу бок о бок сидели Марфа с Якимкой, Марфа качала придерживаемую ногами плетеную колыбель. Весь вечер проказница Еленка досаждала матушке с братом, просилась из рук, желая ступить за борт на гладкую воду или рвалась к жалобно мекающим за спиной Миронега козлятам. Своевольная, вынь да положь. Ох, тяжко с ней дорогой. И вот наконец, намаявшись, Еленка сникла на коленях матушки и была со всеми предосторожностями уложена в колыбель и на всякий случай привязана лентой к лавке. Можно и выдохнуть.
Отчалив от Онузы, путники сперва чувствовали себя спокойно, плыли днем, не таясь, ночевали на отмелях, разводя в сырой майской ночи костер побольше. Но чем дальше уводила лента реки от обжитых мест, тем более осторожным становился Миронег, не желая глупо рисковать. Днем хоронились в укромном месте и выплывали лишь к вечеру, предварительно обшарив окрестность глазами. Дальше дощаник плыл в ночи, крадучись, при свете звезд и луны, а то и вовсе в полной темноте. И здесь Миронегу приходилось попотеть, чтобы не врезаться в какую корягу или не посадить большую лодку на мель. Марфа помогала, усаживаясь на край и тоже стараясь разобрать, что таит очередной поворот, а еще отвлекала мужа неспешной беседой, чтоб ненароком не уснул за веслами.
Если же утро выдавалось туманным, то двигались и поутру, под покровом нависающего над рекой плотного пара. Но лишь туман рассеивался, лодка врубалась в камыши, Марфа доила намаявшуюся козу, Миронег прибивал кол и оставлял животину на привязи пастись с двумя козлятами. После уж, наскоро перекусив, взрослая часть семейства заваливалась спать, а выспавшуюся за ночь Еленку стерег и нянчил Якимка, но не долго, Марфа лишь чуть прикрывала очи и спешила перенять у него суетную обязанность, все ж еще мал. И так каждый новый день. За все время пути мимо проплыли лишь два струга, берега казались безлюдными, но береженого Бог бережет.
Сегодняшняя ночь обещала быть беззвездной, откуда-то набежали пухлые облака, они не собирались проливаться дождем, но усиливали сумрак. Солнце уже полностью опустилось за крутой десный берег, на прощание оставив полосу розового отблеска.
— Якимушка, ложись и ты, а то не выспишься, — обняла за плечи сына Марфа. — Рядом с козочками я уж кожушок кинула.
— А про боярина Малка и красу Веренею? — напомнил Яким недосказанную байку.
— Так очи уж слипаются.
— Нет, ты сказывай.
Марфа откинулась чуть назад и повела сказ, сплетая слова в мудреную историю волшебства, подвигов, борьбы со злом и большой любви. Яким слушал, затаившись и слегка приоткрыв рот, в котором уж не хватало двух молочных зубов.
С Якимкой у Марфы долго не ладилось. Мальчонка дичился и бегал хвостом за Миронегом. Вытянуть из него хоть словечко было сложно. Всегда серьезный, тихий и послушный, словно маленький старичок, лишний кусок без спросу не возьмет, да и не попросит, пока сама не пододвинешь. Растопить лед отчуждения никак не удавалось. С названным отцом Яким охотно говорил, проявлял заботу, подносил водицы или подавал нужную вещицу, а вот с Марфой замыкался, смотрел исподлобья, а уж колыбель с малой сестрицей и вовсе обходил вдоль стенки. Миронег понимал, что Марфа благодарна Якиму, ведь, ежели б не забота о найденыше, опечаленный бортник вряд ли завернул бы к Онузе, скорее уж снова затерялся в непроходимых лесах и своем горе, но поведение мальчика названную мать расстраивало, под крышей малой избы чувствовалось напряжение. «Обвыкнется», — подбадривал Миронег жену.
Помогли байки, слышанные когда-то Марфой от сказительницы Услады. Подсев однажды к Якиму, Марфа принялась рассказывать об одном мудром муже Моисее, что беседы вел с самим Господом Богом, и как по воле Всевышнего позвал этот муж свой народ из рабства поганых. «И вышли они к морю-океану, а вода глубока, не перейти. И помолился Моисей тот Богу, и ударил посохом, и разверзлось море — проходи, раз нужно, и ног не замочить…» Нет, конечно, Марфа не умела так, как Услада сказывать, лучше милой Усладушки нешто кто мог бы рассказать, но все ж старалась, вспоминала, как та держала голову, как снижала голос до шепота на самом тревожном моменте, а потом выдыхала и все слушатели выдыхали, радуясь, что все хорошо обошлось. А в сказах Услады всегда все ладно заканчивалось.