У Червленого яра
Шрифт:
— И тебя? — невольно сорвалось с губ Марфы.
— И тебя. Ты этому Ингварю стол рязанский, а он тебе чего? Сладко ли иудиной дочкой быть, брата предавшей, а?
— Не я, а ты нас предал! — перестала бояться Марфа. — Изяслава почто сгубил? Брата своего! Он же ссориться с тобой не хотел, в мире жить желал!
— За то и убил, — с ледяным спокойствием ответил Глеб. — Нельзя, Марфуша, нам в мире жить, кто сильнее — тот и свят. Да где тебе, скудоумной головушке, то понять.
— Покайся, Глебушка, покайся. Бог милостив,
— Нет, такое простить нельзя, не прощается такое… — Глеб оборвал сам себя, вынимая меч. — Марфуша, он на небе, к чему его жалеть. Меня пожалеть надобно, мне худо, — сделал он к ней шаг.
Марфа отступила. «Убьет. Миронег не успеет. Ежели жив… Жив, лес — его удел, куда тем гридям Глебовым, коли они вообще есть».
— Конь твой где? — опять спросила она невпопад.
— У Савалы пасется. Вот сейчас удачу себе верну, и можно поганых догонять. Бросили меня поганые, я им говорю — стоять еще под стенами надобно, дожмем, а им, вишь, степь подавай, больно долго Рязань осаждаем. Бросили меня псы смердящие.
Голос Глеба перешел в бормотание. Взгляд совсем стал безумным. Он снова пошел на Марфу.
— Глебушка, очнись, покайся. Бог простит. Апостол Павел ведь тоже Савлом был, грешником, но покаялся, к Богу обратился. Глебушка, покайся, — Марфа шептала, но топор сжимала все крепче, за своих детей и жизнь она собиралась биться до последнего.
— А мне покаяния не надобно. Сгинешь, ведьма, удача ко мне вернется, тогда и каяться стану. Крепко буду каяться, монастырь заложу, церковь белокаменную. За помин твоей души чернецов молиться заставлю. И денно и нощно будут, за то не тревожься…
Тощий, но жилистый, крепкий, Глеб беспощадной волной надвигался все ближе и ближе. За ним колыхал ветвями багряный лес, такой яркий, нарядный, светлый. Лес был таким спокойным, умиротворяющим, что все происходящее казалось мороком, надо только развести руками серый туман беды.
— Мироша!!! — отчаянно закричала Марфа в этот слепящий багрянец.
Глеб оглянулся и замер, словно что-то увидел. Марфа размахнулась, но не смога ударить первой. Не смогла! Но ведь это последняя возможность. Последняя! А рука не поднимается.
А Глеб все стоял и стоял, склонив голову на бок.
— Марфа, ты его видишь? — повернул он к сестре бледное лицо.
— Вижу, — соврала Марфа, хотя никого не видела.
— Отстань! Слышишь?! Отстань! — заорал Глеб в багряную чащу. — Я ее не трону, отступлюсь. Отстань!
Глеб, выронил меч, наклонился поднять, споткнулся, снова встал.
— Марфа, скажи, что б отстал. Скажи ему, слышишь?!
— Глеб, уходи, и он отстанет. Савала там. Конь твой там, — указала она на восток.
— Нет, ты ему пошуми, пошуми, чтоб за мной не ходил. Что он за мной все ходит!
— Кто? — тихо спросила Марфа. — Изяслав?
— Изяслав помер, помер. А этот за мной ходит! Ты ж его видишь тоже?
— Кого?
— Жениха твоего, ради которого ты в Исадах осталась. Я тебе — уезжай, а ты с ним миловаться хотела, распутная. А теперь он за мной ходит. Вон стоит и улыбается, терн ест.
Глеб указал в пустоту. Марфа нервно сглотнула.
— Ростислав, — прошептала она имя молодого княжича.
— Да, в золотых одеждах, а без сапог. Босой. Дай ему сапоги, он от меня отстанет.
— Ты его, — догадалась Марфа, вспомнив большие наивные глаза муромского паренька. — Ты его сам зарезал, как агнца.
— Он на меня кинулся, первым догадался. Куда мне было деваться? Дай ему сапоги? Я сам ему отдам, — Глеб плюхнулся в траву и начал стягивать сапог.
— Вон он! — из леса выбежали трое ратных.
Марфа отшатнулась в сторону, прижимая детей. С глухой обреченностью она смотрела, как воины приближались. Но княжьим гридям было не до нее.
— Княже, куда ж ты сбежал? — как малому дитя ласково проговорил один из гридей. — Пойдем, пойдем. Ехать надобно, — и он осторожно потянул Глеба за рукав.
— Я к сестер пришел. Вон она, сестрица моя, — поднялся Глеб, указывая подбородком на Марфу.
— То просто баба, а княжна померла.
— Вон она, Ляшко, вон. Ты что ж не видишь? Что вы все ничего не видите?! — разъярился князь, но гриди бесцеремонно подхватили его под руки и потянули к реке.
Марфа, еще не веря до конца в свое спасение, заправила топор за пояс, добежала до туеса, вскинула его на спину, подхватила Елену, вязла за руку уже готового с малым туеском за спиной Якимку и поспешила к лесу. От греха подальше, в густую чащу. Мало ли, вдруг передумают да вернутся.
— Матушка, это бес был, да? — на бегу спросил Яким.
— Не ведаю того. Да нам с ним более встречаться не с руки.
Большим кругом Марфа уводила детей к дому, сердце никак не хотело войти в ритм, руки тряслись. «А Ростислав меня спас, невинная, святая душа. Упокой, господь, твою душу, Ростиславушка», — Марфа на ходу утерла слезу.
— Матушка, мы уж убежали, не плач, — успокаивающе позвал ее Якимка.
— То я так, от радости, — шмыгнула носом Марфа.
С полуденной стороны измученные они вышли к усадьбе и услышали стук топора.
— Батюшка вернулся? — улыбнулась Марфа, было шагнула и тут же махнула Якиму пригнуться, расслышав голоса.
Кто-то хозяйничал в усадьбе и это был не Миронег. Что же делать?
— Елица, куда узлов навалила, туда тащи! — расслышала, наконец, Марфа властный голос Рядяты. — Кушка, коня держи. Все самому.
— Ну уж, это совсем никуда не годится! — разозлилась Марфа и тяжелым шагом хозяйки пошла к усадьбе.
— Что вам тут надобно?!
Разъяренной волчицей, еще не отойдя от потрясений, влетела она в круг двора.