У истоков Броукри

Дьюал Эшли

– Но ты сын «палача», - вновь с нажимом повторяет Конрад. – Твой отец – главный.

– И что? Я могу украсть лекарства, как и каждый, кто пробирается сюда тайком.

– И?

– Что и?

– Украл и извинился, ведь твой папаша не последний человек.

– Если я совершу преступление, я буду отвечать так же, как и любой другой человек.

– Но это глупо, как же привилегии? – Конрад покачивает головой. – Страдаете черти чем. Что насчет иерархии, слышали о таком?

– Мы все равны здесь.

– Да неужели.

–

По крайней мере, перед судом. – Эрих останавливается и поворачивается лицом к Бофорту. – Мой отец главный, не я. Каким бы сильным не было его влияние, оно никак не поможет мне, потому что я один из его подчиненных.

– Но ты его сын, - Бофорт недоуменно сводит брови. Он пытается понять, о чем идет речь, но никак не может сложить два и два. Парню кажется абсолютно невозможным, что люди не пользуются всеми своими возможностями, а становятся в одну линию с теми, кто этих возможностей не имеет. – Тогда какой в этом смысл? Зачем быть главным?

– Чтобы помогать, контролировать.

– Интересная теория…

– Правильная теория.

– Кажется, мы должны были молчать, - напоминаю я, взмахнув руками. – Постоянно будете спорить, или мы, наконец, дойдем до палаты?

Мы идем на второй этаж. Дверь в палату двадцать три открыта нараспашку. Я робко мну ладони, пусть и иду впереди ребят, словно знаю, что делать. На самом деле, я понятия не имею, о чем говорить с Хельгой, и какую новую информацию она может мне поведать. Я замираю в нескольких метрах от порога и смотрю на Эриха.

– Я зайду сама.

– Что? – Парень недоуменно вскидывает брови. – Зачем?

– Может, Хельга расскажет мне больше, если я останусь с ней наедине.

– Она – слепая. Она не увидит того, что кто-то караулит тебя на пороге.

– Думаешь? Мне кажется, за тринадцать лет она научилась замечать то, что глаза не видят. Найдите пока что-нибудь, чем можно промыть лицо.

– А если что-то пойдет не так?

– Я буду ждать вас здесь.

– Если что-то пойдет не так здесь. – Уточняет Эрих. – Это плохая идея, Дор.

– Тогда встретимся на утесе за площадью, помнишь?

– О, у вас еще и тайное место есть, - смеется Конрад. – Вы романтичные ребята.

– Мы еще и кладовку в университете полюбили, - подначивает Ривера, и я смущенно застываю. Лицо вспыхивает от стыда, едва я вспоминаю о том, чем мы там занимались.

Пихаю парня в бок и свожу брови. Черт бы его побрал!

– Не думаю, что сейчас подходящий момент для обсуждения кладовки!

– Но мы можем обсудить то, чем вы там занимались, - холодно улыбается Конрад, не сводя глаз с Эриха. – Поделишься? Кто бы мог подумать, что старые, пыльные помещения еще пользуются популярностью.

– К сожалению.

Я закатываю глаза и потираю ладонями лицо. Просто сумасшедший дом! Ничего не говорю больше. Просто схожу с места и плетусь к палате, сгорбив от смущения плечи. Не думала, что любить кого-то так сложно, ведь почти каждые пять секунд у меня возникает желание треснуть

Ривера по башке чем-то тяжелым! Что за детские игры? Хотя не так уж давно я рассказывала Дамекес о том, что Эрих признавался мне в любви,… Возможно, все мы немного сходит с ума, когда в нас просыпаются чувства к другому человеку.

Я неуверенно стучусь и замираю на пороге.

– Простите, - сглатываю, - Хельга?

Женщина сидит у окна. На ней новые вещи, они чистые. Юбка в пол с оборванными краями и простая черная блузка. Я слежу за тем, как она медленно поворачивается ко мне лицом, как выпрямляет сгорбленную спину, вдруг превратившись в копию моей матери, и со свистом выдыхаю, накопившийся воздух.

– Это вы, - утверждает она, покачав головой, - опять вы, Саманта.

– Но как вы узнали?

– Твой голос похож на голос Сьюзен. Странное совпадение, не правда ли? К тому же, ко мне мало кто приходит. Никто, точнее.

Я закрываю за собой дверь и решительно вскидываю подбородок. Неожиданно меня пробирает до костей чувство уверенности, которое не позволяет мне бояться последствий.

– Это не совпадение, - сделав шаг вперед, признаюсь я. – Сьюзен де Веро – моя мать.

Женщина резко отворачивается и застывает, сжав в пальцах деревянную трость. Она не произносит ни слова, превратившись в бледную статую, а я подхожу ближе и набираю в грудь больше воздуха. Я должна быть честной и смелой.

– Мое имя Адора де Веро. Я дочь Сьюзен и Эдварда де Веро, миссис Штольц, и я не просто так приходила к вам в прошлый раз, как и сейчас, стою здесь не просто так.

– Что тебе нужно?
– Хельга переводит на меня невидящий взгляд, и я замечаю, как подрагивают ее тонкие губы. – Зачем ты здесь, чего хочешь?

– Правду.

– О, боже мой.

Внезапно женщина хватается пальцами за рот и горбится, испустив всхлип. Ее плечи подрагивают, ужас мелькает в изуродованных глазах, и теперь она поднимает подбородок не равнодушная, не отстраненная, а убитая горем и отчаянием.

– Что тебе нужно! – Громче спрашивает она, поднимаясь на ноги. – Ты пришла сюда, пришла ко мне, как ты могла, как посмела…

– Миссис Штольц…

– Бессердечная, - с ненавистью произносит женщина, приложив руку к груди, - как и мать, как и отец. Бессердечная.

– Я не хотела, не хотела, чтобы с вашей дочерью так поступили! Я…

– Не говори о ней.

– Но я должна. – Подхожу к женщине и горячо восклицаю. – Пожалуйста, поверьте, я бы все отдала, чтобы повернуть время вспять. Но это невозможно.

– В тебе ее сердце! – Шепчет Хельга и пошатывается назад. Она хватается пальцами за лицо, покачивает головой и глядит сквозь меня, борясь с дикой дрожью. Он вдруг хочет подойти ко мне, а затем замирает. Потом тянет вперед руку, и вновь прижимает ее к своей груди. Женщина разрывается на части, и неожиданно она стонет, слабо и тихо, но так, что у меня кровь стынет в жилах. Она отступает назад. – Убирайся. Прошу, уйди.