У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Руслан, я все помню, только не могу понять, к чему ты это ведешь?
— Максим мой сосед! Он часто говорил об Искандере, но считал, что ты погибла. Выраженьице твое у него постоянно на губах. Особенно, если жена просит его что-то сделать, а ему не хочется.
— Откуда он знает, что я женщина?
— В Москве созданы и действуют клубы воинов-интернационалистов. Несколько человек листовки с Афганистана привезли с твоим портретом. Я видел, совершенно не похожее лицо…
Шергун усмехнулся:
— Никуда тебе, Маринка, не спрятаться от
Степанова перебила, отодвинув сковородку с огня:
— Хватит болтать. Давайте есть. Олег, на тарелке справа оладьи, слева сметана. Держи!
Марина постелила на колени полковника полотенце, а затем поставила тарелку. Он вскоре отставил ее в сторону. Она предложила:
— Еще положить?
Он отказался:
— Ты что, Марина? Надо же меру знать! Я давно так не ужинал.
Она стряхнула остатки оладьев на сковородку и поставила ее в теплую русскую печку. Перемыла посуду. Вернулась из кухни и предложила:
— Прогуляться не хотите, мужики?
Салманов отказался:
— Марин, я пас! Сейчас по телевизору мой любимый фильм станут показывать «Свадьба в Малиновке». Да и не люблю я по холоду ходить…
Шергун поднялся:
— А вот я не против прогулки. Возьмешь с собой, Марин?
— Конечно. Оставайся здесь, я все принесу.
За несколько минут, что ее не было, мужчины успели перемолвиться между собой. Разговор начал Салманов. Посмотрел на крепкую фигуру в черных очках и сказал:
— Вы ее любите, Олег Маркович?
Полковник повернул голову на голос. Твердо произнес:
— Люблю. Мы даже пожениться хотели. Но жизни Марине я не испорчу. Она заставила меня жить заново, когда я ослеп.
Руслан вздохнул:
— Я до сих пор не пойму, как влюбился в нее. Ни разу со мной такого не было. Патрику этому рыжему готов был горло перегрызть. А ведь не мальчик, тридцать восемь…
Шергун твердо произнес:
— Когда в квартиру вернешься, забудь ее и никому не рассказывай о том, что с тобой приключилось и что ты здесь узнал. Если любишь, не предавай ее. Марина каждый день по острию ножа ходит. Узнают в лицо — погибнет. Тогда я тебя, даже слепой, из-под земли достану!
Руслан тихо сказал, глядя на твердо сжатые губы полковника:
— Могли бы не предупреждать…
Вниз по лестнице сбежала Марина, успевшая переодеться в джинсы и свитер с горлом. На голове была надета голубая вязаная шапочка. Такой же шарф с кисточками перекинут через плечо. В руках она держала куртку, брюки, свитер, шерстяные носки, шарф и шапку Шергуна. Бросила все на диван:
— Олег, брюки натягивай прямо на спортивки. На улице подморозило. Но вначале носки одень.
Протягивала вещи по очереди, наблюдая, как он одевается. Поправила шарф. Застегнула верхнюю кнопку на куртке. На голову водрузила норковую шапку. Сообщила:
— Перчатки в карманах. Пошли в прихожую. Мне тоже одеться надо. Твоя обувь там находится.
Взяла
— Олег, что с тобой?
— На улице давно не был. Голова закружилась. Воздух лесной, чистый…
— Пока здесь живем, я каждый вечер с тобой гулять буду, если захочешь. Завтра днем мы на лыжах покатаемся.
Он хмыкнул:
— Какой я лыжник без глаз!
— Все будет хорошо.
Марина уверенно подхватила его под руку и вывела за калитку. Повела в сторону черневшего леса, объясняя и рассказывая о том, что она видит вокруг. Яркие фары редких машин освещали две медленно идущие по обочине фигуры. Женщина долго раздумывала, затем все же решилась заговорить:
— Олег, я знаю тебя достаточно хорошо. Выслушай меня. И старательно обдумай все, прежде чем дать ответ. Ты мне дорог и плохого я тебе не желаю. Не руби с плеча…
«Однажды ты посмеялся над моим маленьким сыном, когда он посватал за тебя Зою Корчагину. Мы ровесницы. Ее судьба в чем-то сродни твоей. Хотя беды у нее начались значительно раньше. Шести лет попала под груженые сани. Полоз проехал по левой ноге, раздробив кости. Ножка срослась неровно, врачам было все равно и ребенок остался калекой — ходит она прихрамывая. Левая нога короче правой на пять сантиметров. Сам понимаешь, все на танцы бегали, а она дома плакала. Замуж ее никто не взял, хотя на лицо пригожая. Коса, как и у меня.
Пять лет назад у нее отец и мать померли один за другим. Она единственная у них. Осталась одна-одинешенька в доме, но себя держит. Никого не подпускает. Когда вы приезжали с генералом, она тебя видела. Спрашивала, кто да что. Поплакала, что «не как все она». Я на Новый год ездила домой, ты знаешь. Мы говорили о тебе. Знает она, что с тобой приключилось. Плакала все время, что я у нее сидела. Просила меня носовые платки, ею обвязанные и вышитые, тебе передать. У деревенских девушек это означает, что люб ты. Приглянулся.
Плохо ей сейчас. Еле перебивается. Работать никуда не берут с такой ногой — здоровых безработных полно в деревнях. Пенсии по инвалидности на хлеб не хватает. У тебя беда, хоть ты и храбришься, да и у нее не слаще. Возьми ее в жены. Она до сих пор тебя вспоминает. В квартире и сготовить и прибраться надо. Она с руками и с головой. Умная, добрая. Глядишь, сладится у вас».
Марина замолчала. Стащила перчатку с руки мужчины и вложила в ладонь полковника три расшитых платочка. Вторую перчатку он снял сам. Забил в карман. Перебирал пальцами каждую тряпочку, ощупывая узоры и обвязку. Расстегнул куртку и аккуратно сложил в нагрудный карман куртки. Вновь натянул перчатки. Вздохнул: