У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Молодец, Олег! Так держать! Завтра не забудь, в одиннадцать. Хотите, сюда приезжайте!
— Мы подумаем.
Утром началась суматоха. Врач провел обход в ее палате в восемь утра. Сразу отправил на перевязку. Спросил:
— Не страшно, Марина Ивановна?
— В первый раз всегда страшно. Я не исключение. Выдержим!
— Удачи вам! Мы слушать будем.
— Спасибо, она мне сегодня нужна будет, как никогда.
После перевязки, с помощью медсестры, Степанова переоделась в форму. Сама, часто отдыхая, зашнуровала высокий армейский ботинок. На второй силы не хватило и она попросила Капустина помочь. Тот взглянул на побледневшее лицо в капельках пота и возмутился:
— Марина Ивановна, вам же наклоняться нельзя. Неужели трудно было позвать. Я же за дверью!
Парень зашнуровал второй ботинок, продолжая ворчать. В девять приехал генерал с женой. На парадном кителе Бредина сияли ордена и медали. Тамара Георгиевна осторожно обняла Марину, разглядывая бледное лицо. Поглядела на ее звеневшую грудь и сказала мужу:
— У нее наград не меньше твоего!
Степанова заметила седину в волосах генеральши и грустно улыбнулась. В тот памятный вечер у Тамары этого серебра не было. Бредина заметила ее взгляд и махнула рукой:
— Ох и испугалась я тогда! От страха поседела.
Муж усмехнулся:
— Испугалась так, что палить из автомата принялась, как спецназовец! Из окошка сиганула в юбке и туфлях, не охнув. Снег по колено, а она несется! Я и раньше знал, что тыл у меня надежный, но что боевой, только тогда понял! Хорошо выглядишь, Марина! Я тебе папку привез для доклада, как положено будущему политику от военных. Держи!
Она взяла пятнистую, как камуфляж, папку с золотистым гербом Российской Федерации. Вздохнула и вложила в нее несколько листочков. Посмотрела на Игната:
— Товарищ генерал-полковник, вы не могли бы оставить прапорщика Капустина работать у меня? Секретарь из него отменный получится. С полуслова схватывает, в компьютере разбирается и печатает, как автомат. К тому же он спорить со мной не боится.
Генерал посмотрел на прапорщика, сидевшего на кушетке. Тот побледнел, вскочил и вытянулся:
— Виноват, товарищ генерал-полковник! Только Марина Ивановна сама потом согласилась, что мой оборот речи лучше звучит, хотя и спорила со мной до хрипоты.
— Вольно, прапорщик! Сидите спокойно. Марина со всеми спорит и со мной тоже. Только есть такие, кто с ней спорить боится. Она их страшно не любит и называет «Коробочками». Хочешь работать со старшиной?
— Сочту за награду.
— Тогда работай, пока не поругаетесь. Ей ведь плевать, что ты по званию старше, гонять станет. Я знаю!
Тамара Георгиевна вмешалась:
— Ну что ты парня пугаешь? Ты не слушай, добрее Марины человека я еще не встречала!
В дверь постучали и в палате появилось двое солдат-санитаров. Вытянулись у двери:
— Товарищ генерал-полковник, начальник госпиталя приказал убрать кровать и кушетку. Поставить стол для заседаний и навести порядок. Вы не могли бы перейти в ординаторскую, пока мы тут управляемся?
— Действуйте! Капустин, проследи, чтоб компьютер не трогали. Второй раз отладчика не найдем. Я в этом не понимаю…
Марина прихватила с собой мобильник и радиотелефон. Вышли в коридор и обомлели. Перед палатой собрался весь корпус: больные и медперсонал. Сержант Виталис стоял впереди, опираясь на костыль. Взглянул на грудь круглыми глазами и смог сказать лишь:
— Ух, ты…
В коридоре стояла тишина. Генерал нарушил ее:
— Ну, все насмотрелись? Скоро по телевизору увидите.
У Володи прорезался голос:
— Марин, у нас в палате парень лежит с Чечни, говорит, что знает тебя. Загляни, а?
Она посмотрела в глаза стоящего рядом хирурга и тот кивнул. Марина решительно шагнула к сержанту:
— Пошли!
Все тронулись вдоль длиннющего коридора. Виталис остановился возле одной из дверей:
— Здесь…
Марина шагнула внутрь и обомлела. Ярко-голубые глаза смотрели на нее. Она шагнула вперед, глухо крикнув:
— Иван!
На высокой кровати лежал Иван Мешков. Его грудь была перебинтована. Руки лежали поверх одеяла. Он с трудом улыбнулся:
— Марина. Вот и меня не миновали пули…
Она уткнулась лицом в его поднятую руку и разревелась:
— Ванечка! Что же ты раньше не сообщил о себе?
— Меня вчера привезли…
— Как Огарев, Андриевич, ребята?
— Все нормально. Живы, здоровы. Привет тебе передают. Надеются на тебя. Политики совсем задавили. Приказы шлют, один другому противоречит. Ребята головы кладут, а они ряхи наедают такие, что в телевизор не влазят. Всыпь им, Марина. Ребята подарок тебе на счастье прислали. Возьми под подушкой…
Она осторожно сунула руку и вытащила что-то тяжелое, завернутое в толстую бумагу. Развернула и вздрогнула. У нее в руках был спаянный из гильз и осколков православный крест, сантиметров в двадцать длины. Острые края торчали во все стороны. На каждом осколке и на каждой гильзе были выцарапаны имена и фамилии. Марина стерла слезы рукавом и сжала крест так, что осколки прорвали кожу и кровь медленно показалась между побелевших пальцев. Посмотрела в лицо Мешкова и твердо произнесла:
— Я клянусь на этом святом кресте, что буду бороться за униженную армию, за ее преданных и проданных неоднократно солдат и офицеров, за украденные политиками победы, за которые заплачено кровью! Я клянусь не отступать и не сдаваться, как бы ни было трудно!
Она чуть улыбнулась:
— Спасибо за подарок, Ванечка! Я им всыплю, обещаю. Ты слушай, вон у вас, даже телевизор есть… — Наклонилась и поцеловала парня, шепнув: — Я к тебе еще зайду. Сейчас мне подготовиться надо.