У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Степанова и понятия не имела, что все ее комплекты и гарнитуры подруга покупала у частных лиц, а не втридорога в магазине. Зоя Шергун всерьез взялась за обустройство жизни подруги. Олег был заодно с женой. Она рассказывала ему о купленных вещах. Супруги часто бывали в квартире Степановой. Для этого Зоя даже отпрашивалась у Бредина с работы. Генерал не возражал — «лишь бы у депутата все стало, как у людей». Через пару недель солдатские кровати исчезли, а на их месте появились красивые раскладные диваны и кресла, мало бывшие в употреблении. Правда с разноцветной обивкой, но домовитая Зоя
Марина стала депутатом, а ее квартира наконец-то приняла нормальный вид. Теперь дел прибавилось. Она появлялась на заседаниях в неизменной полевушке с ровными колодками от наград, отчаянно отбиваясь от настойчивых просьб Бредина надеть парадную форму. На входе в здание Государственной Думы стоял пост охраны. Милиционеры каждое утро приветствовали ее, с уважением вскидывая руку к козырьку. Она отвечала тем же.
Часто ловила на себе косые и откровенно враждебные взгляды «коллег». Отвечала спокойным взглядом зеленых глаз. Рубила с трибуны правду так, что депутатов передергивало. Она не позволяла себе произнести ни слова неправды или недомолвок. Чаще всего тем, на кого обрушивались обвинения, даже не чего было возразить. Маленькая женщина чувствовала себя каждое заседание, словно на позициях.
Со стороны депутатов дело доходило до откровенных оскорблений в ее адрес. Марина не обращала внимания на выкрики. За спиной мужики вовсю называли женщину «солдафоном», но сказать в лицо побаивались. Степанова могла вспомнить «подноготную» и самым миролюбивым голосом, без единого оскорбления, поведать ее миру. Двое депутатов уже «нарвались». Вся страна слышала, как Степанова почти дружески отчитывала их. Марина слышала шипение депутатов и знала о своей кличке, но внимания не обращала. Депутат Кишкин, ни разу не услышав своей фамилии из уст женщины уже думал, что его делишки ей неизвестны. Но в тот день Степанова обрушилась именно на него:
— В июле девяносто пятого, когда шли бои под Шали, именно вы настаивали на отводе войск на прежние позиции. Именно ваш голос был записан на пленку. Думаете, армии не известно, что вы вели переговоры за спиной командования федеральных войск с боевиками Бараева. Благодаря вам части московского ОМОНа попали в западню. Сколько вам заплатили за это предательство? Не на эти ли кровавые деньги куплена ваша шикарная дача в Переделкино?
Депутат подскочил и забыв обо всем, рванул к трибуне:
— Да я тебя сейчас с этой трибуны, как кошку, сброшу! Тебя к нормальным людям вообще подпускать близко нельзя! Солдафонка!
Маринка ухмыльнулась во все лицо:
— Это вы себя причисляете к нормальным людям? Нормальных людей здесь я не вижу! Нормальные живут вне этих стен. В крошечных квартирках, перебиваясь на скудные зарплаты и пенсии. Вы двадцатилетней любовнице подарили двухуровневую квартирку на Тверской. Обставили, насколько мне известно, антикварной мебелью. На какие деньги? На зарплату депутата такую квартиру не купить и за десять лет. Господин прокурор, вот кандидат в Бутырскую тюрьму!
— Да я…
Озверевший депутат влетел на сцену и кинулся к ней. Марина вышла из-за трибуны и спокойно ждала. Кишкин попытался схватить ее за
— Вы видно забыли, что я из спецназа. Напоминаю, таких, как вы, я била, бью и буду бить! Еще желающие есть испробовать мою крепость? — Она обвела тяжелым презрительным взглядом молчавшую аудиторию. — Так я и знала, кишка тонка! Тем, что вы называете меня «Солдафон» я горжусь! Уже одним этим словом вы объединяете меня с армией и офицерами, которых так не уважаете.
Кишкин, с перекошенным покрасневшим лицом визжал, вдыхая аромат дорожки и пытаясь вырваться из крепких рук:
— Ты мне руку сломала! Ответишь за рукоприкладство!
Марина искренне удивилась:
— Я отвечу?! Вся страна видела, как вы на меня кинулись! Я не Христос, чтоб подставлять щеки! Я солдат! Руку у вас я не сломала, слегка вывернула и все. Даже опухоли не будет.
Эфир был прямой и россияне потешалась у телевизоров над поверженным депутатом. Через день на стол генерального прокурора легли документы, уличающие Кишкина во взяточничестве, воровстве и махинациях. Одновременно несколько фотографий документов появилось в центральных газетах. О них упомянули даже не телевидении. Волей-неволей, но прокуратуре пришлось возбудить дело. Статус неприкосновенности с Кишкина был снят. Слова Марины подтвердились: он сел в Бутырскую тюрьму.
Депутаты резко притихли. Многие поняли, что от слов женщина перешла к делу. До этого они считали все обвинения пустыми угрозами, но теперь эти угрозы вырисовались в реальную опасность. Многие начали судорожно думать, что им предпринять, что бы вслед за Кишкиным не загреметь на нары. Больше всего поражала напористость, с какой Степанова начала работу депутата и скорость принятия решений. В Думе не привыкли работать быстро.
Несколько покушений на Марину сорвалось из-за вмешательства спецназовцев-охранников. Еще двое профессиональных киллеров отказались от заказа, твердо сказав, что в Искандера никто из прошедших Афган и Чечню стрелять не станет. Они, не называясь, сообщили об этом женщине сами по телефону. Коррумпированные чиновники, с помощью преступных группировок, начали подыскивать убийц «на стороне».
Теперь у Марины, как у депутата, был свой кабинет, возле которого постоянно толпились люди. Очень часто она забывала про обеденные перерывы и если бы не спецназовцы, следившие за всем вокруг, да Зоя Шергун, часто прибегавшая с домашними обедами, насиделась бы голодной. Мужики приносили еду в кабинет и она, извиняясь перед очередным посетителем, торопливо проглатывала пищу и снова вела прием. Многие посетители с удивлением смотрели на пакет с кефиром и пирожки или сосиски на тарелке. Все это так не вязалось с привычным образом вельможного депутата.