У каждого своя война
Шрифт:
Но сейчас даже самые отпетые из моих головорезов считали, что совершен злодейский грех, и те, кто его совершил, должны понести кару. Кто-то истово и горячо начал читать молитву, и в следующую секунду ее подхватило сразу несколько десятков голосов. Голоса звучали вразнобой, хрипло и грубо, но было в этом пении чувство, которое люди называют выражением «вложить душу». Дав закончить солдатам молитву, я скомандовал:
– Искать! Может, хоть одна живая душа осталась!
Воины рассеялись среди развалин. Не прошло и пяти минут, как ко мне подбежал латник.
– Сэр! Сэр! Там… Подойдите! Вас ждут!
Торопясь, я резко свернул за
Взяв себя в руки, я прислушался к разговорам в толпе и понял, что воинов поразило простое деревянное распятие, которое было зажато в тоненьких пальчиках подростка. Ребенок просил защиты у Бога, а вероотступники его убили, значит пошли против Создателя. Подлые еретики надругались не просто над девочкой, они надругались над верой! Над их верой! Над тем чистым и светлым чувством, которое бережно хранилось в глубинах огрубевших душ солдат. Сейчас там кипела только незамутненная ненависть. Глядя в горящие глаза своих солдат, я понял фанатизм людей, которые во имя веры шли на костер сами или посылали туда других. Внутри меня пробежал холодок.
Мимо монастыря шла всего одна дорога, поэтому, выведя людей из развалин, я приказал:
– На коней! В погоню!
Спустя полторы мили, неожиданно послышался слабый вскрик в стороне. Придержав лошадь, я оглянулся и увидел протянутые руки солдат, указывающих в сторону рощи оливковых деревьев, лежавшей по левую сторону дороги. Махнул рукой в этом направлении и отряд, развернувшись, поскакал в сторону оливковой рощи. Не доезжая до нее ярдов пятидесяти, дал команду спешиться. Латники почти бесшумно двинулись вперед, охватывая видневшуюся среди сплетения деревьев поляну. Наше появление оказалось неожиданным для группы из шестерых насильников, да и трудно оказывать серьезное сопротивление, когда у тебя спущены штаны.
Двоих насильников, солдаты, словные рассвирепевшие псы, буквально порвали на куски. Мне с трудом удалось вырвать оставшихся разбойников из рук озверевших солдат, да и то благодаря Черному Дику с его парнями. После кровавой расправы, случившейся на их глазах, несчастных женщин с большим трудом удалось убедить, что мы их спасители. Они немного отошли от случившегося только тогда, когда, закутанные в плащи и напоенные вином, уже возвращались обратно к монастырю. На вопросы монахини отвечали зажато и скомкано, все время срываясь на плач. Вдруг одна из монахинь неожиданно задала вопрос, с надеждой вглядываясь в окружавшие лица:
– Что с детьми? Они живы?
Сразу наступила мертвая тишина. Не дождавшись ответа, женщина заплакала навзрыд. Когда она немного успокоилась, то смогла нам рассказать, что при монастыре был детский приют, где жило девять маленьких детей-сирот. Когда мы вернулись к развалинам монастыря, солдаты, соскочив с лошадей, бросились на поиски детей. Их порыв был мне понятен. Почти треть моих людей имела в Англии семьи, а значит, детей, по которым
Отходил я от колодца на негнущихся ногах, в шоковом состоянии. Ни я, ни мои солдаты не были безгрешными праведниками. Нам не раз приходилось видеть смерть, сеять разрушение и проливать кровь, но это был бой или честная схватка, лицом к лицу, меч на меч. Но тут…
Я огляделся. Глядя на выражение лиц латников, которые доставали детские трупики из колодца, и остальных солдат, охвативших тесным кольцом колодец, мне даже в возбужденном состоянии, стало не по себе.
Все они, с сердцами, очерствевшими на войне, даже те, кто без малейших колебаний пытал пленных и добивал раненых ударом кинжала, испытывали сейчас чувство праведного негодования. Один из людей Черного Дика, Джон из Ридклифа, грубый и жестокий наемник, сейчас истово и горячо молился, опустившись на одно колено. Правда, вместо распятия он использовал крестовину своего меча, вонзив тот острием в землю. Поддавшись невольному порыву, часть солдат, опустившись на колени, последовали его примеру. Даже я, обычно пренебрегавший обращением к Богу, перекрестился и прочитал коротенькую молитву о спасении души, которую выучил в Уорвикском аббатстве.
Теперь глядя на лица солдат, я понял, что пройдет несколько минут и тихий, праведный гнев наемников взорвется грубой необузданностью и звериной жестокостью. Торопясь использовать момент, пока они были в состоянии меня выслушать, а главное понять, я возвысил голос:
– Слушайте меня, все! Я понимаю ваш гнев и разделяю ваши чувства! Но чтобы месть была полной, мне надо знать, где прячется их главарь, эта тварь, которой не место под небом, отдавший на поругание своим нелюдям женщин и детей! Я хочу его найти и заставить ответить полной мерой за содеянное ими зло! – я сделал паузу, чтобы люди осознали, что было сказано, после чего продолжил. – Поэтому, сначала я допрошу пойманных ублюдков, а потом мы решим их судьбу!
В толпе раздалось глухое ворчание, но прямо противоречить мне никто не решился. Я облегченно выдохнул воздух и скомандовал Черному Дику:
– Тащите сюда этих уродов!
Разбойников привели и пинками поставили передо мной на колени. Внимательно осмотрев их перекошенные от страха хари, я утвердился в мелькнувшей ранее мысли: среди них нет ни одного итальянца. Это говорило о том, что шайка не была нанята кем-то из личных врагов маркиза Николо д'Эсте. Тогда откуда они и почему здесь? Несколько озадаченный, я начал допрос с бандита, стоявшего на коленях прямо напротив меня:
– Дьявольское отродье! Ты или ответишь на все вопросы без утайки или мои парни повесят тебя на собственных кишках!
– Да, мессир, да! Я все скажу, добрый господин! – быстро ответил мне бандит по-французски.
– Откуда отряд?! Сколько вас?! Кто главарь?!
Спустя десять минут я уже знал, что в банде около пятидесяти разбойников, а их главарь – француз. Сначала у него было человек тридцать своих людей, а по пути в Италию к нему присоединились еще две небольшие шайки. Вожак очень жесток, за малейшую провинность убивает, причем особым способом – распарывает человека острым, как бритва, кинжалом, от паха до груди, а затем наблюдает, как его жертва ползает, захлебываясь криком и волоча за собой кишки по земле.