У кошечек нежная шкурка
Шрифт:
Я продолжаю изучать снимок, стараясь встать на ту точку, в которой находился объектив. Оглядевшись, я прихожу к выводу, что это может быть только под аркой в доме напротив; тогда становится понятным, почему лишь часть фигуры попала в кадр — остальное заслонил железный столб, попадающий в фокус.
Что же это за человек на снимке?.. Большой палец моей левой ноги подсказывает, что это тот мерзавец, что кокнул Слаака, — и я склонен ему поверить. Действительно, предположим, что малышка учуяла в «Альбатросе» неладное; у нее есть фотоаппарат, и она прячется под аркой, чтобы подождать, чем кончится дело.
Ну как, рассуждение, по-моему, неглупое?
И, вздохнув на зависть самому морскому ветру, я заключаю, что настало время передохнуть, и самым мудрым решением было бы пойти в какой-нибудь славный кабачок и навернуть там мидий с жареной картошечкой — что я немедленно и делаю.
Выбор мой падает на весьма недурной с виду ресторанчик на главной улице. Он, правда, битком набит немцами, но чихать я на них хотел! Наоборот даже, среди гансов чувствуешь себя спокойнее… Уж поесть-то тут наверняка можно лучше — эти ребята не любят, чтобы при них экономили продукты в кладовке.
Я усаживаюсь за столик в углу, и вот еда уже передо мной. Надо ли говорить, с каким аппетитом я на нее набрасываюсь: пробежка по дюнам, ошеломляющие открытия и свежий воздух прогрызли у меня в желудке дыру побольше иного мраморного карьера, и заделать ее будет ой как нелегко!
Приносят вино. Бутылка красного бургундского стоит здесь целое состояние, но мне-то что — Ее величество королева Англии платит! Я успокаиваю свою совесть тем, что сразу же пью за ее королевское здоровье. Второй бокал, конечно же, за мою бравую матушку, которая, надо думать, места себе сейчас не находит, думая о своем любимом сыночке, ну, а остальные, как водится, я пропускаю за себя самого. Через некоторое время в теле начинает распространяться приятная слабость, и я решаю осмотреться.
Малоприятная обстановка вокруг и давящая на уши тевтонская болтовня вызывают желание отыскать хоть одно приятное лицо, чтобы как-то смягчить впечатление от пьяных в доску фрицев. Поиски увенчались успехом — мое внимание привлекает мордочка одной крошки на другом конце зала.
Мы обмениваемся продолжительными взглядами, и тут до меня внезапно доходит, что эта девочка — та самая лапуля, что не так давно сунула мне в карман фотик.
Я было хочу подняться и подойти, но малышка, похоже, просекла мой замысел, так как незаметно подает знак, который, если ты не полный осел, можно легко истолковать как: «Не дергайся, делай вид, что мы не знакомы». И действительно, весь ее облик как бы кричит: «Внимание! Опасность!».
Опасность! Она наполняет воздух в ресторане так же, как песок — воздух снаружи, аж в нос шибает. О, уж этот запах мне хорошо знаком…
Украдкой, поверх бутылки рассматриваю свою пташку. Перед такой ягодкой трамваи должны останавливаться как вкопанные, уступая ей дорогу. Каштановые волосы с рыжим отливом придают ее нежной коже слегка матовый оттенок, а несколько веснушек вокруг носа лишь дополняют своеобразный, чуть старомодный шарм. У нее большие серые глаза и ротик, достойный кисти старого китайского мастера — короче, это как раз тот тип рождественских подарков,
Да-а-а, кабы не война, я бы отважился пойти на абордаж и устроить что-то типа доклада на тему «О любви» с демонстрацией диапозитивов. Мое резвое воображение рисовало мне картинки одну почище другой — вот я уже на Лазурном берегу, рядом со своей кошечкой, и предлагаю ей заняться до того дурацкими делишками, что аж самому стыдно…
Но все мечты, надо вам заметить, создания в высшей степени хрупкие, вот и моя жила недолго. Точнее — пока со стороны террасы не раздалась автоматная очередь, и моя мисс Икс не уткнулась носом в тарелку.
Фрицы повскакивали со своих мест, голося так, будто высадился целый полк англичан. Повсюду шум, гам, тарарам, полный бардак! Немцы срываются и ломятся в двери, официанты сбились под стойку, повар на кухне, по идее, давно уже должен бухнуться в хлебный ларь, но напротив, никакого интереса к происходящим разборкам не выказывает. Меня же волнует лишь судьба моей бедной божьей коровки — она, похоже, единственная жертва в этой стычке, и счет к оплате ей уже предъявлен!
ГЛАВА 3
Я быстро соображаю, что сейчас-то и начнется самое интересное, только при более активном участии немчуры. Им явно не понравится, что кто-то решил поиграть в битву при Ватерлоо именно там, где они имеют обыкновение подзаправиться. Никто из них не убит, но это абсолютно не мешает гансам быть твердо уверенными в том, что тот чувак с пушкой хотел проредить капусту именно в их банде Кованых Сапог.
Ресторан быстро заполняется ребятами из фельджандармерии, совершенно не настроенными, судя по виду, шутки шутить: сверкая своими нагрудными бляхами, с багровыми физиономиями, они застыли в напряженном ожидании. За «девушкой с фотокамерой» приехала скорая, а сероштанники принялись потрошить тех бедняг, что по нелепой случайности не носят их форму.
Внезапно холодок пробежал у меня по спине: я вспомнил, что под мышкой висит мой верный «Люгер», а это игрушка, происхождение которой будет весьма сложно объяснить. Даже фрицы не настолько тупы, чтобы поверить, будто я таскаю его с собой для прочистки дымоходов.
Вытаскиваю потихоньку пистолет и кладу себе на колени. Сижу я в достаточно удаленном уголке, патруль доберется сюда в последнюю очередь. Таким образом, есть немного времени, чтобы принять меры предосторожности, действуя как можно аккуратней.
Взяв с тарелки нож, всаживаю его куда-то под крышку стола. Убедившись, что воткнулся он крепко, салфеткой привязываю к нему пистолет. Уф, готово! Теперь-то я понимаю, почему майор Паркингс так настаивал на том, чтобы меня забрасывали без оружия. Но Сан-Антонио без своей машинки для стесывания острых углов — это все равно что художник без кисти, или шлюха, не умеющая целоваться. Без нее я гожусь разве что ботинки чистить на вокзале Сен-Лазар.
Эти козлы наконец доползли и до меня. С утомленным видом протягиваю им портфель, и они принимаются перетряхивать мои бумаженции. На этот счет я спокоен: у меня просто куча официальных свидетельств того, что я — некий Ришар Дюпон, коммерсант из Брюсселя, и что меня можно и нужно оставить в покое.