У Лукоморья

Песков Василий Михайлович

Хива

(Отечество)

У меня дома рядом с самоваром и глиняными грузинскими кувшинами стоит кумган из красной кованой меди. Этот восточный кувшин на моих глазах ковал старик хивинец. Он сидел на базарной площади в маленьком закутке.

На земляном полу горел огонек. Старик подсыпал из ведерка древесный уголь, трогал латаный мех, и молоток начинал весело прыгать по медной раскройке. Рядом такой же работой был занят молодой парень.

Стук молотков, запах гари, запах жареной рыбы в чайхане по соседству… Два дня я бродил по Хиве со странным чувством,

что вижу сон.

Хива… Почему-то казалось раньше, что города нет сейчас на земле, что он был когда-то давно — Хива, Хивинское ханство… А он есть. Он живет тихо и незаметно, не поминаемый ни в сводках погоды, ни в списках награжденных и отличившихся…

Так выглядит город сверху.

< image l:href="#"/>

Старые крепостные стены.

* * *

Сначала я увидел Хиву с высоты. Мы делали съемку, и маленький самолет пролетал чуть выше самого высокого минарета. Хорошо было видно стену с башнями и бойницами. Стена, как серый кушак, плотно обтягивала муравейник старых построек. Казалось, разорвись этот пояс, и город разбежится по пыльной равнине. Так бы и случилось, наверно, если бы город рос. Так ушла в свое время за кремлевскую стену Москва, так вылезли из крепостных стен многие старые города. У Хивы рядом тоже растет новый двойник. Но древний пояс стены не разорван, он плотно держит все, что сохранило для нас очарованье средневекового города. Хиву как будто принесли нам в подарок из глубины времен.

В самолете я иногда забывал съемку, так интересно было разглядывать плоские лабиринты крыш, купола, похожие на бритые головы, башни и минареты, дворцы и домишки.

Купола бань.

За старой стеной до сих пор сохраняют себя древние минареты.

Морщины резьбы по дереву.

«Вон место, где продавали рабов!», «Ханские бани!..», «Недостроенный минарет!» — кричал на ухо летчик, хорошо знавший Хиву. Синими красками сверкали стены и купола. Но общий цвет у города — глиняно-серый. Позже, проходя по кривым улочкам и площадям, я увидел: город сделан из глины. Глинобитные стены домов и дувалов, глиняный необожженный кирпич положен в стены дворцов. Человеку, прожившему безвыездно в таком городе, казалось, наверное: весь мир сделан из глины. В дождливом месте земли город не простоял бы и десяти лет. Тут же, в сухой Азии, Хива стоит тысячу лет и, кажется, может простоять столько же.

Я не

взялся считать хивинские памятники, потому что весь город — памятник. (Так к нему, к счастью, теперь и относятся.) Есть постройки не очень древние. Есть ушедшие от старости в землю. Есть дворцы, покрытые глазированной плиткой, и есть убогие хижины, двери в которые, впрочем, почти всегда украшены резьбой.

Из многочисленных памятников запомнилась усыпальница мастера-скорняка, силача, борца и поэта Пахлаван-Махмуда, жившего шестьсот пятьдесят лет назад. Народ так почитал эту могилу, что ханы завещали хоронить себя рядом с поэтом.

Осталось в памяти о Хиве вечернее чаепитие в домике хивинского старожила Юсуп-ака Ташпулатова. (На полу — чистое красное одеяло, гора лепешек. Самовар. Тихий разговор под пение сверчка.) Запомнилось лазание по винтовой лестнице на верх минарета. Запомнился крик муллы, созывавшего стариков на молитву, и чей-то молодой голос, певший вечером в темноте грузинскую «Сулико».

Особенно запомнилась хивинская ночь. Любой город ночь изменяет неузнаваемо. Тут же совсем теряешь ощущение времени. Где ты? Как ты попал сюда? Кривая улица ведет то вправо, то влево. Черные, непривычные силуэты строений.

Кто-то кашлянул на другом конце города — слышно. Слышно: кто-то идет в темноте, шаги гулко отзываются в нишах дворцов. Где-то стрекочет швейная машинка, кто-то зовет собаку.

Петляешь, петляешь по закоулкам и вдруг узнаешь силуэт трактора «Беларусь». Как он ухитрился проехать в такой тесноте? А это что за гора? Да это ж стена! Карабкаешься по не остывшему после жары глиняному откосу.

Подлунным светом средневековый город сверху кажется синим. Сверкают голубые чешуйки на минаретах, плывет под крышами пахучий дым от костра — прямо под стеной во дворе девчонка с матерью пекут лепешки: накалили шар глиняной печи и теперь швыряют в отверстие тесто. Вместе с теплым воздухом кверху поднимается запах свежего хлеба.

Нынешняя Хива состоит из не похожих друг на друга двух городов. Старый город и новый.

Новый для туристов большой ценности не представляет, но удобен для жизни — зеленый, прохладный, чистый. В городе швейная фабрика, ковровая фабрика, завод бытовой утвари. Но доходы с этой промышленности показались бы мелочью, если б пустить в оборот большой капитал старой Хивы. В разговоре о доходности туризма мы уже не раз вспоминали фразу миллионера Ротшильда, будто сказанную им при посещении Суздаля: «Дайте мне этот город на тройку лет, и я удвою свой капитал». Может быть, нам стоит расспросить Ротшильда, как это сделать? «Капитал Хивы» пока что дает очень немного. И это понятно, если гостиница города может приютить всего двадцать пять человек, а гостиница в стольном Ургенче (по соседству с Хивой), кажется, сто. Несмотря на это, приехать в Хиву все-таки надо. Пару дней можно перебиться у добрых людей или даже раскинуть палатку за городской стеной. И я уверен, не заслужу хулы за то, что заманил глянуть на город.

* * *

Звонкий кумган у меня на столе. Щелкнешь ногтем — гудит, как колокол. А сработан кумган почти из полосок старой-престарой меди — принесли кузнецу дырявую посуду, сделанную, должно быть, еще при первых ханах Хивы. Из нее старик и скроил кумган: «Нету меди, сынок».

Страна наша ежегодно производит много тонн меди. Понятно, что металл очень нужный, что это — провода, обмотки моторов. Но, может быть, можно хотя бы одну-две (!) тонны выделить на кумганы. Не ради посуды. Ее у нас вон сколько прессуют из алюминия! Ради древнего мастерства, которое вот-вот может угаснуть.