У любви семь жизней
Шрифт:
Унижена, растоптана, уничтожена… Теперь точно — всё. Предел достигнут. Пора ампутировать это ненормальное чувство. И вспомнить как же это — жить БЕЗ НЕГО…
Давид звонил каждую смену. Услышав голос молча опускала трубку.
Через несколько дней получилось выдавить:
— Не звоните мне больше.
Она снова перешла на «Вы».
Услышала блеклый ответ:
— Хорошо, не буду. Больше не позвоню.
Слова острым шипом воткнулись в сердце. Не позвонит!.. Ушла умирать в подсобку.
Тихо стонала и выла, закрывшись в туалете. В кровь кусала губы,
А назавтра, вопреки обещанию, Давид снова звонил. Снова звучал его осторожный голос и всё повторялось по сценарию предыдущего дня. Из смены в смену. Это был круговой замкнутый ад.
Всё рвалось и, раздирая в клочья душу, пикировало по живым, кровоточащим ранам, когда он соглашался не тревожить её и покорно клал трубку.
Через секунду была готова на что угодно — перезвонить, встретиться, влезть в телефон и промчаться по проводам, лишь бы вместо коротких, мучительно пульсирующих разлукой гудков услышать родной и ненавистный голос.
Ужасалась над собой, над собственным малодушием. Концентрировалась, превращалась в камень, невидяще брела на рабочее место. До следующего звонка.
Дни и ночи слепились в однообразное нестерпимое безвременье. Смутным воспоминанием мелькнуло то, как бесцеремонно рассталась и выплеснула скопившуюся злость на новоявленного кавалера, подвозившего в Пасху на встречу с Марковым. Его образ невольно вплёлся и включал болевую цепочку событий, которые произошли в тот тяжёлый день.
Ненавидела всех и всё. Как извивающаяся кобра плевалась ядом и агрессивно бросалась на осмелившихся посягать на её израненную душу.
Через неделю к ней пришла изумлённая и задумчивая Мишкина.
Давид, впервые за время, прошедшее со дня знакомства с Лерой, позвонил ей!
Для того чтобы Татьяна поговорила и помогла воздействовать на оскорблённую подругу…
Он мрачно поинтересовался общаются ли они со Светловой, не появился ли у той новый парень, не влюбилась ли она.
Напомнил, что они являются лучшими подругами, и мнение Тани имеет большой авторитет для незрелой Леры, что та к ней прислушивается. Настойчиво попросил, чтоб Мишкина, как старшая и мудрая подруга поговорила с неоперившейся девушкой и повлияла на неё. Объяснила, что нельзя так вести себя с ним.
Что им необходимо встретиться и спокойно поговорить.
— Я не собираюсь на тебя давить и воспитывать. Просто, как и обещала, передаю слова Давида. Решай сама. Тебе ведь плохо без него? — закончила Таня. С состраданием обняла похудевшую, сникшую подругу и погладила по спине.
— И без него плохо и с ним плохо… — простонала та.
«Я НЕ могу его НЕ видеть… Это выше моих сил…» поняла Лера с отчаянием.
Стало проще от того, что прекратила пересиливать себя и отрицать возможность встречи. Когда-нибудь.
Будто после вдоха живительной порции кислорода, она воскресла всего-навсего от элементарной возможности несколько раз вслух произнести
Если бы Марков помог! Забыл её, вычеркнул из списка знакомых. Зачем играет с ней? Почему не оставляет в покое?
Всем рассказывает, что любит её. Это неправда! Неизвестно, что он вкладывает в это слово и скольких одновременно с ней «любит»! Одной больше, одной меньше… Звонит из принципа. Или тешит самолюбие — насколько сильно втрескалась глупая малолетка и как скоро сдастся после того, как цинично вытер об неё ноги…
Не может быть, чтоб на самом деле была дорога ему…
Почему не пойдёт навстречу её требованию и не перестаёт беспокоить? Наверное, если б не мучил, не напоминал о себе, тогда бы легче пережила расставание.
А сейчас — нет. Ей не справиться одной… Да, она — тряпка. Она маленькая и слабенькая влюблённая девочка, ей не выстоять против двоих — самой себя и его напора.
Если Давид позвонит… Больше не бросит трубку. Хочет слышать и видеть его!
Только один раз… Встретимся ещё раз — и всё!
И пусть весь мир клеймит позором. Согласна со всеми грязными и унизительными словами в свой адрес. Они заслужены. Она и сама себя ненавидит.
Несмотря ни на что единственное, что сейчас нужно и что спасёт её — посмотреть и постоять рядом… Недолго.
Встретились… Лера с опущенной головой, без улыбки с погасшими глазами. Опустошённая, обиженная, бесконечно презирающая себя.
Давид растерянный, грустный. Выдохнул, обнял, молча прижал к себе.
Со стыдом и страхом напряжённо ждала подтверждения того, что он насмехается над её непоследовательностью и неумением следовать собственному зароку.
Видела серьёзное, измученное лицо и больше всего хотелось оказаться на необитаемом острове. Вместе с ним. Забыть о нравственности, нормах… Где не будет осуждающих и оценивающих взглядов, предательства, боли. Где нет других людей. Ни женщин, ни мужчин. Только они вдвоём…
Утопия. Сказка. Которая так и не началась, но из которой предстояло выбраться.
Всё закружилось заново с удвоенной силой. Они были ненормальными…
Только теперь Лера ни на что не надеялась и не полагалась на волю случая. Права на ревность у неё нет. И, вообще, если подумать, в случае с Давидом у неё нет никаких прав. О чём тогда речь? Существует одна единственная проблема — её неистребимая любовь к чужому мужу. Чужому мужчине.
Чужой. И это ему не простит. Никогда. Невзирая на то — есть право или нет.
Встречалась, копила силы и ждала неизбежно приближающегося краха.
Робкая надежда жёстко выветрилась после подтверждённого факта измены.
Общего будущего у них точно нет. Если раньше несмело допускала неопределённость и возможность нескольких вариантов развития отношений, то теперь обречённо знала, что впереди ничего нет. Обрыв.
Капкан из которого предстоит выбираться с минимальными потерями, уцелеть и желательно не отгрызть себе конечности.