У меня к вам несколько вопросов
Шрифт:
«Кому вы поете?» — спросили вы однажды. Сакина сказала: «Последнему ряду». Нет-нет, они не поняли. Вы имели в виду, кому поет ваш персонаж, даже если в песне вовсе не было слова вы, потому что, хоть «Причуды» и были, в сущности, конкурсом талантов, они задумывались как ревю, и неважно, пели ребята мелодии спектакля, мадригалы или Мэрайю Кэри, они должны были воплощать своих персонажей.
Вы сказали: «Я хочу, чтобы вы представили слушателей так ясно, чтобы я смог их увидеть». Кто-то спросил: «А что, если ты поешь себе?»
«Никто никогда не поет себе», — сказали вы, и это вызвало
Наконец вы сказали: «Если не врубаетесь, пойте тогда Боди. В любом случае, она будет в будке.
Признавайтесь Боди в любви, говорите Боди, что вам приснился сон, говорите ей, что вы образец современного генерал-майора». И вы схватили меня за плечи и усадили перед аркой, сделав единственной зрительницей. Как будто в упор не видя, почему я носила черное и пряталась за кулисами.
Кван Ли, выступавший следующим, сделал, как вы велели: спел «Все, о чем молю» [43] своим уже тогда выдающимся голосом, неотрывно глядя мне в глаза. Затем вышел Грэм Уэйт с гитарой и, вместо того чтобы петь «Черного дрозда», запел песню Тома Петти о трудностях взросления в городке в Индиане. [44] Я думала, что этим его шутка и ограничится, пока он не дошел до припева. Он запел почти один в один с оригинальным текстом: «Последний танец Боди Кейн!»
43
«Все, о чем тебя молю» (англ. All I Ask of You) — дуэт из мюзикла Эндрю Ллойда Уэббера «Призрак оперы».
44
Имеется в виду песня Тома Петти Mary Jane’s Last Dance («Последний танец Мэри Джейн»), клип на которую рассказывает некрофильскую историю о том, как работник морга в исполнении Тома Петти похищает прекрасную покойницу в исполнении Ким Бейсингер, привозит ее к себе домой, одевает в старинное платье и танцует вальс при свечах.
Вы это помните? Вы смеялись до слез, аплодировали Грэму, спрашивали меня, пел ли кто-нибудь мне такое. Я признала, что нет, никто мне такого не пел. Шутка была хорошей, и я смеялась со всеми, польщенная тем, что Грэм запомнил, что я из Индианы. Но я сразу поняла, что меня ждет: весь остаток учебного года все кому не лень будут петь мне это в коридорах и столовой, и мне придется как-то реагировать на это.
«Окей, — сказали вы наконец, вытирая слезы, — не так буквально в следующий раз, но идею вы поняли».
Прошел час, а я все сидела, уставившись в экран лэптопа. Должно быть, я выглядела как человек, выполняющий напряженную стрессовую работу — неудивительно, что все старались держаться подальше от моего столика.
Мы считали, что в Куинси-холле и в Доме Гейдж водятся привидения. Мы считали, что мистер Уайсокис и мисс Арена влюблены друг в друга, пока он не объявил о своей помолвке с другой женщиной, о которой мы впервые услышали, аспиранткой из Университета Вермонта. А еще мы считали себя почти взрослыми.
Я шла на киноведение, придавленная холодом, лэптопом в рюкзаке и зимним пальто, которое уже начинала ненавидеть. Вот так я и влачила четыре свои года в Грэнби: подавленной и неприкаянной.
Трудно описать то состояние морока, в котором я находилась; могу лишь сказать, что я уже совершенно не понимала, что правда, а что нет — насчет Джерома, насчет Робби, насчет Омара, насчет вас. Не знала,
Это даже не было вопросом доверия выжившей, ведь Талия никогда ничего не рассказывала о вас.
Не говоря о том, что она не выжила.
34
В февральскую неделю третьего курса я осталась в кампусе.
Проучившись в колледже полсрока, я упомянула в разговоре с одной знакомой из Университета Индианы «февральскую неделю», а потом пояснила, что просто имела в виду февральские каникулы, и все равно она посмотрела на меня как на ненормальную. Была какая-то оригинальная история о том, что школа экономит деньги на отоплении, но на самом деле эти каникулы объяснялись загородными домами, специальными приглашениями и давлением со стороны старейших семей Грэнби, настаивавших на привычном порядке.
Как раз тогда я узнала, что на лыжах здесь каталась не только лыжная команда, все местные выросли, небрежно скользя по склонам. Однако любовь к лыжам не всегда служила знаком принадлежности к привилегированному классу: для кого-то лыжи означали детские поездки в Аспен, но для детей из Новой Англии они могли означать ближайшую горку с рыхлым снегом, подержанное снаряжение и несколько зачетов по физре.
Меня никогда не приглашали ни в чей лыжный домик, и спонсируемые школой образовательные поездки на Галапагосы и в Эверглейдс меня не интересовали. На первом курсе я улетела обратно в Индиану и провела холодную неделю, сидя перед телеком и избегая Робсонов. На втором курсе я осталась в общежитии и зависала с Фрэн, и мы решили повторить это на третьем. Будем только мы и кое-кто из иностранцев. Почти все, даже те, кто получали финансовую помощь, даже те, кто никогда не катались на лыжах, но пользовались достаточной популярностью, стремились побывать у кого-нибудь из вермонтских просто ради джакузи, выпивки и секса. (Во всяком случае, такая картина мне рисовалась по услышанным историям; оглядываясь назад, я представляю в основном похмельный просмотр мультиков, подростковую болтовню, сердечные терзания и споры о том, как лучше заказывать пиццу.)
В ту неделю в 1994-м мы с Фрэн обрадовались, что видик в общаге остался фактически в нашем распоряжении. Мы посмотрели «Сияние», «Дождись темноты» и отдельные серии «Твин Пикса» — все, что помогало нам прочувствовать атмосферу почти пустого кампуса. Я только начала увлекаться кино, и видеотека Хоффнунгов оказалась для меня настоящей сокровищницей.
Однажды вечером мы сделали перерыв от ужастиков и триллеров и поставили диснеевского «Робин Гуда», и за просмотром нам захотелось накрасить ногти. Я пошла в свою комнату за лаком и, открыв дверь, увидела Талию, лежавшую на своей кровати, прикрыв глаза рукой, а на полу валялась ее спортивная сумка Грэнби, из которой торчала одежда.
Она быстро села и сказала: «Вот почему дверь была не закрыта. Я забыла, что ты здесь». Глаза и нос у нее покраснели.
Я сказала: «Ты не заболела?» Был четверг — странный день для возвращения. Занятия начинались только во вторник.
Она встала и принялась запихивать одежду из сумки в свой шкаф. «Скажем просто, что Робби Серено мелкий сученыш». Они с Робби встречались с ноября, я думала, у них все хорошо. Она указала на меня и прищурилась. «Не вздумай встречаться с Робби Серено. Он злобный сученыш и сексист». Она достала из сумки «Гамлета» и швырнула на стол.