Шрифт:
Не бывает нормальных людей, которые, идя по жизненному пути, не волокли бы с собой ворох горьких сожалений о сделанном (или не сделанном) ими. Считается, что это нормально, и я не собираюсь спорить. Если вам повстречается человек, не сожалеющий ни о едином своём поступке, мой вам совет: бегите от него что есть сил.
Моя ноша сожалений, как вы ещё убедитесь, тяжела чрезвычайно. Я расскажу вам об одном поступке, совершённом мной в детские годы. Это тяготит меня и поныне. Вероятно, я ничего не добьюсь, представив его на ваш суд. Но, надеюсь, кому-то станет немного легче, когда он поймёт, на сколь более страшные ошибки способны другие. Видите ли, у меня нет брата. Однако в августе 1991 года брат у меня ещё был.
Родители каждое лето сплавляли нас, пацанву, в жуткую глушь,
Эти поездки оставили в моей памяти двоякое впечатление. Конечно, было много хорошего и интересного. Малышне есть чем развлечь себя в деревне, вы и сами прекрасно это знаете. Зато ощущение безмятежного лета сильно портила нам Бабушка. Я пишу это слово с прописной буквы не просто так. Наша Бабушка была максимально далека от образа доброй сказочной бабуси, что напечёт пышек и расскажет на ночь сказку. Откровенно говоря — и спустя годы я понимаю это ещё отчётливей — Бабушка была отвратительной, полусумасшедшей злобной мегерой, свёдшей в могилу своего тихого и покладистого мужа. Дедушку нашего я почти не помню. Брат был старше меня на три года, и запомнил его гораздо лучше, всегда отзывался о нём с теплотой. Возможно, в этом и была причина того, что если ко мне Бабушка относилась ещё сравнительно терпимо, то брата — откровенно ненавидела. Тем сложнее мне понять эгоистичную позицию наших родителей, год за годом отдающих нас на попечение этой старой и больной женщины. О, они были в курсе её характера, особенно отец. Но на все протесты ответ был один: «Ну-ну, не выдумывайте», «Слушайтесь бабушку, она старенькая, не расстраивайте её». Я боялся Бабушку до судорог.
Тем летом нам с братом было 9 и 12 лет соответственно. Андрею, как старшему, вменялось в обязанность следить за мной, потому мы практически всё время проводили вместе. Других детей нашего возраста в деревне было мало, и мы довольствовались теми играми, которые выдумывали для себя сами: домик на дереве в лесу за домом, пираты на самодельном плоту, кража малины из соседского сада — традиционный мальчишеский набор. Бабушка ввела предельно строгий распорядок дня, и боже упаси вас его нарушить. Для понимания: она не стеснялась браться за хворостину, если мы опаздывали к столу хоть на минуту, недостаточно быстро выполняли её поручения в огороде или ходили «куда не надо», о чём ей становилось известно от болтливых соседок. «Не надо» было практически никуда, под запретом оказались лес, трасса, большой овраг, соседняя деревушка, заброшенные коровники, сельпо на перекрёстке и, конечно, река. Каждый вечер мы рассказывали ей байки о том, как невинно провели день: взявшись за руки, прогуливаясь на лугу и собирая землянику. «Ну, смотрите мне, сорванцы», — скрипела она, прищурив глаз. — «Всё равно всё вызнаю, если врёте». Дела шли своим чередом, когда в один из дней нам «повезло» отыскать пещеру.
Два дня подряд, почти не переставая, лил дождь. Приключения Тома Сойера были дочитаны, а маленький чёрно-белый телевизор показывал преимущественно помехи, как ты ни изгаляйся с воткнутой в гнездо антенны проволокой. Исследовать один и тот же чердак по сотому разу было не интересно, а попытку смастерить качели, перекинув через потолочную балку канат, Бабушка категорически пресекла. Находиться с ней в одном маленьком доме было почти физически тяжело. Поэтому, стоило только тучам разойтись, мы с воплями вырвались на свободу. Получили нагоняй за вопли и были отпущены «к лешему» ввиду того, что мокрый огород не требовал полива.
Окольными путями, ежеминутно опасаясь слежки, мы добрались до широкого, заросшего лютой крапивой оврага, через который когда-то давно упало дерево. Это дерево и опасность «обстрекаться», упав с него вниз, сами по себе давали понятный повод для развлечений. Вся деревушка стояла на высоком (действительно очень высоком) холме, круто обрывающемся к реке. Овраг полого уходил в том же направлении, и был в некоторых местах не менее десятка метров глубиной. На дне его вас ждала прохлада, тень, журчащий ручей и неизбежные царапины и крапивные ожоги, не говоря уже о полчищах комаров. Одна из сторон оврага была примечательна ласточкиными гнёздами — туда мы и направились, сперва по скользкому после дождя стволу дерева, а потом, с не меньшим риском свернуть себе шею, под песчаным краем обрыва, усеянным гнёздами-норками. Какое-то время мы пытались разглядеть что-то в гнёздах (нашли скелет птенца), а потом галдящие чайки внезапно напали на нас, налетев стаей, задевая крыльями волосы и лицо. Не ожидая от глупых птиц такой прыти, я совершил неверное движение и с криком покатился вниз.
Когда, цепляясь за кусты и траву, ко мне осторожно спустился Андрей, я уже рассматривал своё открытие, забыв о дюжине свежих царапин и рваной футболке. Часть глинистого склона (я докатился примерно до его середины) как бы сползла вниз под собственным весом, открыв взору узкую горизонтальную щель всего полметра длиной. В щели было темно. Из щели дуло. Может, щель была там и раньше, но, скорее всего, это двухдневный ливень спровоцировал оползень. Великая удача для юных исследователей.
Мы рылись в земле до самого ужина, и расширили щель настолько, что мне удалось пролезть внутрь. Почти сразу пещера расширялась в подобие камеры, этакий грот со стенками из влажной холодной глины, где можно было свободно сидеть. Света не хватало, но я разглядел, что узкий проход уходит дальше и, вроде бы, делает поворот.
Отмываясь возле уличной колонки, мы с братом поклялись не рассказывать о находке ни единой живой душе. Трудно передать наш азарт первооткрывателей. Вдобавок, теперь у нас был самый секретный в мире штаб. Это лето обещало стать интересным.
На протяжении двух недель, обманывая Бабушку, мы наслаждались нашей тайной. У нас был заряжающийся от розетки фонарик, а копательный инструмент (старые мотыги и совок) был коварно похищен из сарая. Каждый день мы, соблюдая всю возможную конспирацию, забирались в прохладу пещеры, во входном гроте которой организовали штаб: сделали запас съестного, выровняли и покрыли картонками пол, вырезали в стенах полки и ниши для парочки свечей из ближайшего сельпо.
Основной задачей для нас было найти, где заканчивается пещера — сквозняк однозначно указывал на наличие второго выхода. Из грота вёл узкий и кривой лаз, поначалу более чем достаточный для мальчишки, но дальше сужающийся. Мы ползли по нему друг за другом. Фонарик был только один, и он вручался тому, кто сегодня полз первым. Понемногу мы расширяли туннель и забирались всё дальше и дальше, но дело шло медленно: мы проходили где-то метр-полтора за один день, с трудом проталкивая назад накопанную глину. Потом приходилось вслепую ползти обратно, ногами вперёд — и это было гораздо сложнее. Ширина лаза не превышала ширину детских плечей, и в этом тёмном, клаустрофобически узком пространстве было крайне сложно даже глубоко дышать, а тем паче орудовать совком. Несколько раз случалось, что кто-то из нас застревал в этой норе, и это нагоняло на нас страху. Но каждый раз, ёрзая и отталкиваясь вытянутыми вперёд руками (опустить руки вдоль тела было невозможно, зацепиться тоже не за что), удавалось сдать назад, после чего раскопки и расширение тоннеля продолжались.
Трудности не останавливали нас. Мы тщательно картографировали пройденный путь на двойном тетрадном листе, а по ночам шёпотом обсуждали планы на завтрашний день. В целом пещера шла дугой вправо, как бы стремясь вернуться в овраг, и вниз. Нам встретилось одно ответвление, но оно заканчивалось тупиком (обвалом) буквально в паре метров от основного ствола.
Спелеологические изыскания продолжались, пока однажды громче обычного сопящий за моей спиной брат не сказал приглушённым голосом: «Погоди… Я застрял».
Возможно, в случившемся есть моя вина. Я шёл первым в тот день, мы были на расстоянии метров восемнадцати от входа в пещеру. Мне так не терпелось поскорее продвинуться дальше попавшегося нам сложного участка с камнями, что я не позаботился как следует о расширении туннеля в этом месте, а сам пролез вперёд. Брат… он был крупнее меня. Он застрял в узком месте и не мог ничего поделать, вообще ничего.
Паниковать мы начали не сразу. Но когда спустя час Андрей не смог сдвинуться ни на сантиметр вперёд или назад, испробовав все наши приёмы, в его голосе появились истеричные нотки, а я старался шмыгать носом потише.