У подножия Большого Хингана. Переезд. Возвращение в СССР

Горячкин Всеволод Федотович

Добротные здания были построены из кирпича в 1905-1913 годах. В парке, над специально оборудованным бассейном со светлой водой, находился мост, висевший на огромных цепях. Вокруг располагались родники и озёрца с чистой водой, по берегам росли деревья. В озёрцах водилась щука, карась, налим, сом, ленок и другая рыба.

Приехали на станцию как раз на первое мая, монголы праздновали, кругом висели красные флаги, китайское и монгольское население совместно танцевало янгыл – бесконечный однообразный танец под барабаны.

Войска Красной армии ещё стояли, но уже готовились к отправке на родину.

Мы остановились во дворе монгольской управы, накормили лошадей и решили также отпраздновать 1 мая. Помню, как в тот день Петька Маркин, разгулявшись, залез на кирпичную трубу в кочегарке,

взялся за громоотвод и стал плясать, но стержень громоотвода обломился и он с высоты тридцать-сорок метров рухнул вниз, упал на лошадь, привязанную около кочегарки, сломал семь рёбер и позвонок, а часа четыре после происшествия умер в больнице. Это была первая жертва за весь переход. Так нехорошо закончился день 1 мая 1946 года. Последующие дни все отдыхали, бродили по базару, знакомились с местными жителями.

В один из вечеров, я узнал, что на станции Чжаланьтунь живёт тот офицер Романенко, который бил меня в отряде и из-за которого пропустили меня через строй, и я решил отомстить ему, во что бы то ни стало. В это время с Чола¹⁴ тоже выехали переселенцы и я встретил несколько знакомых ребят. Вечером, никому не говоря, я договорился с Колькой Соломатовым, мы взяли с собой мукденки¹⁵ и ушли искать Романенко, нашли его хату. Это была большая семья, отец был китаец, а мать – русская, детей было человек пять, кроме старшего Володьки, который и был нам нужен. Расспросили хозяев, они со слезами сообщили, что их сына с Сунгарийского отряда переправили в Пешковский отряд, находившийся тогда в городе Хайларе¹⁶, что с ним на данный момент, они не знали. Японцы, почуяв волнение в отряде, заранее до прихода Красной армии в Китай, организовали якобы тактические занятия, увели отряд в сопки, построили как вроде на занятия, а сами заготовили своих пулемётчиков и внезапно весь отряд, примерно двести человек, расстреляли из-за укрытий, потом живых докололи своими штыками и вернулись, как ни в чём не бывало, объявили всем, что отряд находится на занятиях. Вот в тот раз и был расстрелян Романенко, рука тех, на кого он служил, покарала его. Страшная была картина, когда жители Хайлара, Трёхречья, Якеше, Чжаромте и других населённых пунктов узнали о смерти своих сыновей и братьев. Это случилось накануне войны, за несколько дней до прихода Красной армии в Маньчжурию.

Началась война в районе Хайлара, где пало много воинов Красной армии. Хайлар был укреплён хорошо, но мощь военной техники, разгромила весь плацдарм Хайлара. В этом месте, под землёй был построен второй Хайлар из железобетонных катакомб, со всем необходимым техническим военным оборудованием и электростанциями. Всё это сохранилось до сих пор. Пока проходили бои, тела убитых лежали не схороненные и раздувались от палящего солнца Маньчжурии. Не точно, но одному или двум удалось спастись, когда японцы докалывали раненых, то, по-видимому, пропустили их и они, под покровом ночи, нетяжело раненные, ушли до первого населённого пункта, где уже рассказали о случившемся. Народ всполошился, весть разнеслась по всему району Маньчжурии. Многим парням, призыва того года не повезло, их жизнь закончилась так плачевно.

Некоторые порывались забрать трупы, но не решались из-за шедшей в то время войны. Выезжать куда-либо, было запрещено, был введён комендантский час, и рисковать было излишним, легко можно было погибнуть. Так месть моя не состоялась, и я успокоился, сама жизнь за меня отомстила.

Время шло, надо было устраиваться дальше, искать работу. В тот период какой-то предприниматель Черемушкин, организовал контору сельского хозяйства. В районе Чжаланьтунь, километрах в десяти, находился конный завод, он уже не работал, часть коней угнали в Союз, другую часть разобрали местные кители. Нам предложили обосноваться в нем и заниматься сельским хозяйством. Квартиры там были полуразрушенные, сначала пришлось привести их в порядок. После обустройства, этой же весной, земли около бывшего конезавода были вспаханы и посеян хлеб, овёс и картофель. Картофель и овёс уродились,

а пшеница не выдержала засушливого лета и погибла. Все остались без хлеба и мы с отцом возили дрова на рынок в Чжаланьтунь, продавали их или меняли на муку, соль и другие необходимые продукты.

Год прожили на заводе, а после стали беспокоить конфудюны и оттуда пришлось убраться на станцию Чжаланьтунь и жить там одним днём, как птицы, бывало, что по несколько дней не ели хлеба, не было соли, за один дин (примерно 500 грамм) приходилось отдавать с большим трудом добытую телегу дров. Соль продавали пополам с содой или другой примесью. Жизнь становилось голодной, обношенной и надо было что-то делать.

И вот в 1947 году я сумел устроиться молотобойцем в Дистанцию, которая объединяла службу пути и гражданских сооружений. Принимал меня начальник кадров – Крюков Николай Михайлович, закоренелый холостяк, интеллигентный человек, всю свою жизнь занимавшийся спортом и гимнастикой. Его родители были коренными жителями Владивостока, во время революции его отец вёл подпольную работу ревкома¹⁷, о нём даже писали в книге.

Так началась моя трудовая деятельность. Работа была тяжёлой, работали по восемь часов, а вечером дорабатывали, восстанавливали народное хозяйство, фонд обороны и за эту работу нам не платили. Да и вообще денег не получали, а зерно, гаолян или чумизу, иногда кукурузу в соответствии с рабочим разрядом. Этого зерна хватало на одну неделю, а остальные дни кормились за счёт продажи дров и сена. Отец работал на своих лошадях, возил дрова, сено, иногда со станции груз, этим и существовали.

К концу 1947 года стало совсем голодно и отец решил переехать в район Таогена¹⁸, заниматься сельским хозяйством, а зимой возить лес из тайги. Я с семьёй остался один, у нас как раз родилась Лиза.

С рождением Лизы была связана небольшая история. У нас было боевое оружие и мы часто выезжали на охоту. Фиса должна была вот-вот родить, мы с нетерпением ждали ребенка и хотелось добыть мяса, так как его уже почти не было. Нас, охотников, собралось человека четыре и верхом на лошадях мы отправились на охоту. Доехали до реки Ял, время было в последних числах сентября – начале октября, река еще не замёрзла и мы перебирались через неё вброд. Но одна из глубоких проток уже замёрзла и мы, спешившись с лошадей, попробовали перейти по льду, он был достаточно толст. Все переехали благополучно, а моя рыжуха провалилась во льду, и я, в чём был, рухнул с ней в воду. Лошадь билась от испуга, лёд ломался, я отпустил поводья и она далее сама добралась до берега, вымочив продовольствие и седло, а я выплыл с винтовкой и патронташем в козлиной дошке¹⁹, весь мокрый, мороз был уже приличный и надо было срочно обсушиться.

Где-то с километр от берега стояла фанза²⁰ какого-то китайца – огородника. Мы попросились к хозяину обсушиться, заодно и попить чая. Не успели просушиться, как на хребте большой сопки показалась конница человек пятьдесят и больше, это были конфудюны, они тоже держали направление к фанзе и нам немедленно надо было сматываться, иначе беды было не избежать. Мы быстро собрались и скрылись в густых зарослях мелкого дубняка, сквозь прогалины было видно как конница проехала, не заметив нас.

Конфудюны после войны зверствовали и небольшими отрядами грабили население, особенно им не нравились русские, так как они поддерживали политику и сторону Чан Кай-ши²¹ и если бы мы попали к ним, то не миновали бы расправы.

Охотились мы около недели, в первый же день я убил здорового гурана²², но с голодухи мы съели его за один вечер, так как другого продовольствия, кроме чумизы²³, у нас не было. Дальнейшая охота была неудачной и за неделю мы убили всего пять коз, надо было возвращаться домой. Обратно мы поехали чольской дорогой и попали прямо на станцию Чжаланьтунь.