У подножия Большого Хингана. Переезд. Возвращение в СССР

Горячкин Всеволод Федотович

***

Когда в 1946 году мы приехали в Чжаланьтунь и устроились к предпринимателю Черёмушкину, он организовал обоз, примерно в сто лошадей и отправил его в поселение, расположенное в районе реки Чол. Люди оттуда выехали, а все сельскохозяйственные орудия и скарб остались. Вот мы и стали вывозить оттуда весь скарб, сенокосилки, жатки-сноповязалки, мельницы, плуги, бороны и многое другое. Я тоже ходил в обоз на двух лошадях и привёз оттуда жатку-сноповязалку и сенокосилку. Проездили мы дней семь, а когда вернулся, меня опять ожидал жестокий сюрприз.

Нас с Фисой вызвали в контору и передали телеграмму о том, что в районе станции Хинган, а точнее не доезжая станции Ириктэ, на переселенцев, уезжающих на запад, Хайлар, Якеши и

в другие пункты напали жители станции Ириктэ и открыли ураганный огонь по мирному обозу, убили тринадцать человек, множество скота, лошадей. В этом обозе находился и мой тесть – Иван Константинович Эпов, Фисин отец, с матерью Матрёной Семёновной и детьми – Васей, Юрой и Ольгой. Часть обоза заманили на станцию, арестовали несколько мужчин, а по обозу открыли беспорядочную стрельбу, стреляли даже из квартир, с сопок и из-за кустов, причём стреляли как подростки, так и женщины. Обоз растерялся, передние и задние развернулись и стали отступать, а средняя часть обоза замешкалась и весь обстрел пришёлся на них.

Отец Иван с семьёй успели скрыться под откосом дороги, а бабка Матрёна оставалась сидеть в балке, сделанном из береста²⁶, пули градом били по балке, бабка залегла в мешки с мукой и, наверное, пролежала бы там до конца обстрела, но сердце сына не выдержало и он бросился спасать мать, выскочил на шоссе, схватил лошадей под уздцы и только хотел свести их под укрытие, как его пронзили пули, лошадей он свёл, а сам упал без сознания. Матери Фисы с детьми и бабкой Матрёной помогли уйти другие, а отец Фисы и другие раненые и убитые лежали ещё двое суток без какой-либо помощи, пока шли разборы и выяснения причин такого внезапного нападения. Лишь на вторые сутки противники дали согласие забрать трупы и повозки с убитыми лошадьми. При этом обстреле сильно пострадали семьи Писаревых и Широкова. Над трупами Писаревых поиздевались, вырезали иероглифы на теле, повыкалывали глаза у отца и сына. Лишь матери и младшему сыну удалось спастись. За что была такая месть, так и не выяснили. Семья Широкова была большая, а остался лишь грудной младенец, сохранившийся под телом своей матери, когда его нашли, он был жив и сосал грудь матери, кровь, смешанную с молоком. Еще в живых осталась его сестра, каким-то чудом ехавшая в другой подводе с подружкой.

Моего тестя пуля прошила по животу и вышла в области грудной клетки и если бы помощь была оказана вовремя, то жизнь можно было спасти, а так, промучившись, он умер на третьи сутки.

Всех похоронили в братской могиле, на самой вершине Большого Хингана, на одном кладбище с русскими инженерами и рабочими, строившими Хинганский тоннель, протяженностью в три и восемь десятых километров, построенный в 1903-1905годах при строительстве КВЖД.

Люди все сбились на станции Хинган и боялись двигаться дальше, пока шли похороны и Красный крест оказывал помощь пострадавшим. Всё это случилось 10 мая 1946 года.

Вот в связи с этим событием и пришла телеграмма, нам с Фисой надо было выезжать на похороны её отца, но мы не успели, так как время ушло, было летнее время и с похоронами тянуть было нельзя. Фиса была уже на четвертом месяце, но нам пришлось ехать. При встрече с матерью и пострадавшими сельчанами, было много слёз, страшный рёв, наводивший ужас и неисправимое горе. Я старался поддержать Фису и её мать. В один из вечеров, я не выдержал и ушёл с Ермолиными в харчевню, где так напились, что не помнили, как уснули в телеге.

Тоннель охранялся русским отрядом под командованием полковника Попова, позже Попова перевели в качестве начальника станции Силаньжень. Он помог снарядить отряд для сопровождения обоза переселенцев. Нас с Колькой Саламатовым откомандировали съездить до отряда Попова и договориться о точном дне отъезда. Мы уехали и по прибытии в отряд, объяснили, зачем приехали. Попов был в отъезде, тот, кто его замещал, сказал, чтобы обоз выезжал самостоятельно.

Мол, они договорились с жителями Ириктэ и они вас не тронут. В отряде мы встретили Сеньку Бакшеева, пообедали с ним, поезда ждать не стали и решили идти прямо через проход тоннеля. Нас проводили и мы тронулись через проход тридцать восьмого километра тоннеля. Тоннель шёл прямо и выход казался с отверстие в 200 мм, мы прошли первый километр, было сыро и темно. Около часа мы шли по тоннелю, со стен из тёсанного камня, текла вода, в небольших выбоинах было полно холодной воды и чем дальше мы шли, тем больше нам казался выход тоннеля. Мы не замечали ничего, но когда вышли, нас увидели переселенцы и страшно хохотали. Оказывается, мы были чёрные, как негры, от паровозной копоти, что осела на нас, пришлось мыться и стирать верхнюю одежду. Таким остался в памяти этот переход сквозь тоннель Большого Хингана.

На другой день, от нечего делать, я с Костей Чипизубовым, решили побродить по вершинам Хингана, мы взяли винтовки и отправились. Большой Хинган был сильно укреплён, видно японцы надеялись задержать на нём свой вход в Северный Китай и основательно его укрепили. Были построены огромные доты, прямо в скальных сопках и пещерах сооружены склады с боеприпасами и оружием, но при отходе всё это было заминировано. Советские минёры наставили предупреждающих знаков на русском и китайском языках об опасностях: «Не подходи – заминировано».

На вершине Большого Хингана растет некрупная кустарниковая берёза, мелкий дуб и осинник, чёрный тальник. Земля за короткое лето оттаивает всего лишь на триста-четыреста миллиметров. В кустах и зарослях, там и тут, валялись не убранные трупы японских солдат, их было так много, что местами приходилось перешагивать, так как не было возможности обойти. Вокруг валялось оружие, миномёты, станковые пулемёты, мелкокалиберные пушки, каски, фляги, посуда и многое другое. Целые поленницы снарядов и кучи гранат. Мы с Костей нашли две японские винтовки марки «Сакура» и два ящика патрон к ним, в металлических пулемётных лентах, захватили штук по десять гранат-лимонок. Лес был опутан телефонными проводами, а по земле натянуты проволочные шнуры дисковых мин, одну из них мы всё же взорвали, отчего получился внушительный взрыв и большая воронка.

Попробовали простреливать японские каски, предварительно повесив их на сук дерева или на пень. Прямое попадание прошивало каску с мукденской винтовки, но если стрелять сбоку, то пуля рикошетила и с визгом уходила в сторону. Наконец нам надоело бродить, да мы и порядочно устали, таская с собой все трофеи, и решили идти на станцию.

По дороге в одной заросли заметили сидящего человека с винтовкой между ног, мы насторожились. Я сказал Косте: «Это мёртвый японец солдат», но Костя настаивал, что видел, как тот шевельнулся. Мы подошли ближе и, лишь убедившись, что человек действительно мёртв, подошли вплотную. Он сидел в кроне молодых берёзок, опустив голову, прошитую пулей с правой стороны лба, винтовка «Сакура» лежала меж ног, он сидел, привалившись спиной к стволу берёзы. Труп уже порядочно раздуло, от этого он казался очень толстым, голова была опущена и слегка приоткрыт рот. Изо рта торчали крупные золотые зубы, по погонам мы определили, что это ефрейтор. Мы немного задержались, забрали карабин «Сакура» и пошли к своим, нас уже как раз потеряли.

По дороге мы видели братскую могилу, недалеко от железнодорожного полотна, старший лейтенант и два бойца по бокам были похоронены наскоро, в ходе боя. Их похоронили наспех, лишь сняв дёрн и прикрыв им же. От палящего солнца дёрн высох и обсыпался, стали видны погоны погибших, на холмике лежали три пилотки, побелевшие от дождей и солнца. Мы сняли фуражки, немного постояли рядом и молча пошли к своим. Каждый из нас думал о том, что где-то родные этих бойцов может даже не знают, где захоронены эти бойцы. Возможно, и этот могильный холмик затеряется со временем, ведь на нём нет ни тумбочки, ни креста, ни колышка.