У порога великой тайны
Шрифт:
Как все посредственные неумные правители, Наполеон маленький был недоверчив и мстителен. Буссенго, приверженец Боливара, поднявшего восстание против испанской короны, казался французскому диктатору особенно опасным человеком. Луи Бонапарт, конечно, изгнал ученого из Государственного Совета.
Но Буссенго оставался в Париже. По-прежнему он каждое утро в один и тот же час выходил из своего дома на Королевской площади и отправлялся читать лекции. И популярность его ничуть не уменьшилась, а скорее возросла. На его лекции набивалось еще больше народа.
Наполеон маленький решил изгнать Большого Буссенго также из науки. Это было уже не так легко, как лишить ученого
Буссенго читал лекции в нескольких научных учреждениях. Одной кафедры он лишился еще в ту пору, когда Луи Бонапарт, будучи президентом Франции, только примерял императорскую корону. Тогда Луи Бонапарту, в одной из прогулок верхом, приглянулись великолепные леса и луга в окрестностях Версаля. Кому все это принадлежит? Версальскому агрономическому институту, одному из лучших сельскохозяйственных учебных заведений Европы. Среди профессоров института — крупнейшие ученые, в том числе и Жан Буссенго.
— Какие прелестные места для охоты! — мечтательно произносит президент.
И через некоторое время Версальский агрономический институт упраздняется. Все его угодья «покровитель наук» Луи Бонапарт объявляет своим охотничьим заповедником. Ну, при упразднении Версальского института Буссенго пострадал, можно считать, случайно. Потом было хуже. По приказу Луи Бонапарта ученый-республиканец лишился кафедры в Ботаническом институте. Оставалась только Консерватория искусств и ремесел. Вскоре велено было удалить Буссенго и оттуда. К счастью, товарищи Буссенго по Консерватории оказались людьми не робкими. Они заявили, что если Буссенго лишат кафедры, то и они все, профессора и преподаватели, разделят его участь.
Луи Бонапарт и его приспешники, встретив дружный отпор, отступили. Отступили, но не отступились. Правда, кафедра в Консерватории искусств и ремесел так и оставалась за Буссенго до конца его жизни. Но приверженцы Наполеона III применили другие способы…
Еще в период странствий по Южной Америке у Буссенго зародился интерес к проблеме азотного питания растений. Продвигаясь вдоль Тихого океана по холмистым перуанским равнинам, отряд республиканцев, в котором служил Буссенго, как-то встал лагерем вблизи небольшого поместья. Буссенго сменил офицерские доспехи на полевую сумку ученого и отправился на экскурсию. Дорогу ему преградило кукурузное поле. Он остановился, задрав голову, чтобы разглядеть початки: густой темно-зеленый лес; в нем можно упрятать весь их конный отряд. Но не растения сами по себе изумили француза — он видывал хорошую кукурузу и в Европе. Там она вырастала на тучных, веками удобрявшихся почвах. А тут, — он нагнулся и набрал горсть земли, — да это и не почва вовсе, а бесплодный песок, — пальцы не ощущают ни одного комочка.
Подошел хозяин поля — смуглолицый креол в шляпе с громадными полями. Он осматривал участок, видимо собираясь начать уборку.
— Как вам это удается? — спросил Буссенго, кивнув на кукурузу и продолжая разминать песок на ладони.
— Гуано! — коротко ответил земледелец, вынимая изо рта трубку.
Вот оно что! Буссенго уже слышал, что поля, заправленные высохшим птичьим пометом, который называют гуано, дают неслыханный урожай.
Залежи гуано скапливались в Южной Америке веками. На островах вблизи побережья
Буссенго с помощью химического анализа дознался, что птичий помет очень богат азотом. Очевидно, этот элемент, вносимый в почву с удобрением, и вызывает такой буйный рост растений. Молодой ученый написал статью «На залежах гуано» и послал ее во Францию, где она была опубликована еще до возвращения Буссенго на родину.
Впоследствии страна Перу пережила настоящую «гуано-лихорадку», подобную калифорнийской «золотой лихорадке». Пользуясь почти даровым трудом индейцев, разного рода дельцы стали добывать и вывозить гуано миллионами тонн в страны Америки и Европы, наживая громадные барыши. А те, кто раскапывал и грузил на суда птичий помет, быстро чахли и погибали, отравленные едкой, удушливой пылью.
Из-за гуано возникла даже война. Испанцы, выгнанные народом из Южной Америки, попробовали захватить птичьи базары на островках, дававшие неслыханную прибыль. Но гуано-война была проиграна испанцами…
Все эти события происходили, когда Буссенго уже работал на родине, возвращаясь вновь и вновь — на опытных полях и в лаборатории — к судьбе азота в растении.
Буссенго доказал, что растения не могут обходиться без азота и что этот элемент является важнейшей составной частью удобрений. В ту пору, когда Буссенго начинал свои исследования, некоторые ученые думали, что азота в растении вообще нет, что он содержится лишь в животных организмах.
Но откуда и как получают растения нужный им азот? Ведь ясно, что они берут его не только из удобрений, вносимых человеком. Спросим у растения, сказал Буссенго и, обосновавшись в Бехельбронне, принялся за полевые опыты. Они показали, что в урожае растений азота больше, чем его внесено с навозом. И еще: бобовые растения (клевер, люцерна, горох) дают большую прибавку азота, чем небобовые. Пшеница, скажем, посеянная после клевера, растет лучше и обнаруживает большую, чем обычно, прибавку азота.
Ответ напрашивался сам собою: добавочный азот происходит из воздуха. Ведь зеленый лист, это доказал сам Буссенго, способен улавливать углекислый газ, рассеянный в воздухе в ничтожных долях. Тем легче растению черпать азот, в котором оно буквально купается: со времен Лавуазье известно, что атмосфера Земли содержит по объему около восьмидесяти процентов азота. Азота в воздухе в 2600 раз больше, чем углерода. Так неужели же растению трудно без всякой помощи извне снабдить себя этим элементом?!
Подобным образом рассуждал — и, казалось, вполне логично рассуждал — создатель теории минерального питания растений — Юстус Либих. Он считал, что незачем вносить в почву азот. В удобрениях важны минеральные соли; их содержит зола. Либих даже изобрел и запатентовал удобрение, в котором содержались только фосфор и калий.
Буссенго в одной из своих лекций так отвечал немецкому химику:
— Если прав Либих, то мы все, землепашцы, большие простаки: мы задаем себе работу, вывозя зимой навоз в поле, а наши упряжки стоят нам дорого. Раз только одни минеральные вещества навоза полезны, то давайте сожжем наш навоз, и одной ручной тележки хватит, чтобы вывезти золу. Но вот я удобрил тридцать квадратных метров бедной глинистой почвы навозом и получил удовлетворительный урожай. Рядом, на такой же площади, я рассыпал золу, полученную от такого же количества навоза, и почва заметно не удобрилась.