У самого Черного моря. Книга III

Авдеев Михаил Васильевич

Все уже становится круг фронтовых друзей. И потому каждая весточка от них — большая радость.

С теми, кто живет в Москве, мы часто встречаемся. — С Константином Дмитриевичем Денисовым — генерал-майором авиации, Героем Советского Союза. Он работает в Академии Генерального штаба. С Николаем Александровичем Наумовым, Героем Советского Союза, генерал-лейтенантом авиации в запасе. С Иваном Степановичем Любимовым, Героем Советского Союза, генерал-майором авиации. Он кандидат военных наук, трудится в Академии Генерального штаба. С моим близким другом — Мироном Ефимовым, Героем Советского Союза.

И

когда к кому-нибудь из нас приходят письма от боевых друзей по огненному севастопольскому небу, до ночи не умолкают телефоны в наших квартирах.

Шлет весточки о своих успехах наш замечательный разведчик Герой Советского Союза Иван Белозеров. Он работает в Симферополе, в Гражданском воздушном флоте. В Гудауте живет инженер полка подполковник в запасе Федор Васильевич Макеев. В Одессе — командир полка Локинский. В Ростове — полковник запаса Герой Советского Союза Гриб. Там же в Гражданском воздушном флоте работает Москаленко. В Ленинграде — Иван Иванович Сапрыкин. В Харькове — штурман Михаил Талалаев. В Николаеве — Иван Константинович Ныч, В Евпатории — Герой Советского Союза Евграф Рыжев…

Встретишь друга на улице — в скромной одежде, летом — в белой рубашке. Только в день победы и торжественных случаях надевают они ордена.

И не догадываются спешащие по своим делам люди, рядом с кем они только что прошли.

Ведь Константин Степанович Алексеев совершил свыше 500 боевых вылетов, на его боевом счету 19 сбитых самолетов врага. Из них восемь — ночью.

Денисов Константин Дмитриевич сбил 13 самолетов. Николай Александрович Наумов — 17.

Михаил Иванович Гриб совершил 510 боевых вылетов, уничтожил 16 фашистских самолетов. Дмитрий Александрович Стариков соответственно — 500 и 21.

Бесконечным был бы этот список, если бы я перечислил сейчас всех…

Судьба разбросала нас по всей земле. Но до последнего дыхания своего мы будем верны нашему фронтовому севастопольскому братству.

У нас растут сыновья, и каждый из нас мечтает, чтобы они были похожи на тех, чью волю, характер, мужество объединяет одно понятие — севастополец.

Да, Севастополь — это слово присяги. На верность Родине, народу, партии.

Недавно я получил большое письмо от летчика Василия Гусакова, отважно сражавшегося в годы войны в нашем полку.

Вначале, как это часто бывает у переписывающихся боевых друзей, шли фронтовые воспоминания. Затем — стихи. Они назывались «Наказ сыну». Были в них и такие строки:

«Скажи, отец, — спросил однажды сын, — Ты воевал, конечно, не один. И где теперь товарищи твои? Ведь многие не встанут из земли…» «Нет, встанут! Разве умерли они? Они — в строю, пока идут бои. Они с тобою рядом и со мной Выходят смело на последний бой. С фашизмом. И пока земля в крови, Они — в бою, товарищи мои! И в трудную минуту горячо Ты ощутишь их крепкое плечо. В любой беде они не подведут. Спасут

от смерти. Из огня спасут. Я это знаю. Видел сам не раз: Они умрут, но выполнят приказ. Мечтаю, чтобы ты таким же стал. Чтоб также насмерть свой рубеж держал. Вот почему — навек запомни ты — И каждый дарит лучшие цветы, И песни о бессмертии поют…»

Строки эти меня глубоко взволновали. Может ли отец дать лучший наказ сыну — молодому воину.

Да, многие «не встанут из земли!» Навеки остался в земле севастопольской бесстрашный Остряков. Остался под Новороссийском Спиров, один из первых блистательно открывший боевой счет летчиков на Черном море.

Не встанет штурман Иван Иванович Протасов, погибший под Керчью. Не встанет Наум Захарович Павлов, навсегда ушедший в синее небо над Туапсе.

Не поднимется дорогой мой друг Иван Силин. Летчик безудержной отваги…

Уже после войны я приехал как-то в Евпаторию. Иду по улице и встречаю человека. Глазам своим не верю. Собственной персоной направляется ко мне Иван…

«Бред какой-то! — пронеслось в голове. — Силина же нет… И быть не может… Что же это?!.» Живой Силин стоял рядом, но почему-то с недоумением смотрел на столь пристально рассматривающего его авиационного генерала.

— Простите, как ваша фамилия? — решился я.

— Силин.

— Что вы говорите! Это… это невероятно!

Наверное, на лице моем отразилась такая растерянность, что Силин рассмеялся:

— А вы, случаем, не Авдеев?

— Авдеев.

— Ну тогда все ясно. Я — сын Ивана Силина, вашего друга. Мне все говорят, что я — копия отца. Вы сейчас свободны?

— Да.

— Прошу ко мне, будете дорогим гостем…

Мы засиделись с ним до полуночи. Я рассказывал ему об отце, о далеком, не знакомом ему прошлом. Он — о море и кораблях: служит в торговом флоте.

— Нравится?

— Еще бы! Я люблю, когда впереди — широкий горизонт…

Вспомнились слова Ивана — «Люблю высокое небо!..» Это же здорово: сын унаследовал беспокойство.

Севастополь помнит своих героев.

На площади Нахимова, вдоль опорной стены Матросского бульвара, возвышается монументальный барельеф, посвященный героическому подвигу участников обороны Севастополя 1941–1942 годов.

Он был воздвигнут к 50-летию Великого Октября. Авторы проекта памятника скульптор В. Яковлев и архитектор И. Фиалко стремились передать величие подвига совершенного севастопольцами.

В центре композиции изображен воин с автоматом, в неудержимом порыве бросающийся на врага, увлекая за собой товарищей. Он как бы вырастает из скалистой севастопольской земли, которая, словно мифологическому герою Антею, дает ему силу противостоять врагу. Три штыка справа символизируют три наступления фашистов на город. Слева — даты обороны Севастополя 1941–1942 гг., во всю высоту мемориала стилизованный якорь — символ морского города.

На гранитных плитах высечены названия соединений, кораблей, частей и организаций города, принимавших участие в обороне Севастополя, имена отважных защитников, удостоенных звания Героя Советского Союза.