У самого Черного моря
Шрифт:
Любимов смутился, но отказаться не решился, тем более Ермаченков обнял уже его за плечо, другой рукой притиснул к себе Наумова и с шуточками направился за Жаворонковым.
За столом от Наумова и узнал Любимов, что генерал Жаворонков, вернувшись вчера с передовой, рассказывал Ермаченкову, как какой-то одиночный «як» низко над позициями дрался с «мессершмиттом». На земле даже бой прекратился – и наши, и немцы следили за поединком. А когда «як» пристроился в хвост «мессеру» и открыл по нему огонь, красноармейцы кидали вверх пищи кричали «ура!».
– Генерал
На рассвете 24 сентября летчики, как всегда, собрались на КП эскадрильи для получения задания. Механики уже опробовали двигатели, топтались у своих машин.
– Товарищ старший сержант, гляньте на север, – сказал молоденький моторист Кокин своему механику.
Бурлаков посмотрел в сторону Перекопского перешейка. Небо на горизонте полыхало и, будто раздуваемый ветром пожар, разгоралось, вздрагивая. Вскоре в утренней тишине стала слышна далекая артиллерийская канонада, изредка доносились глухие взрывы. Канонада усиливалась.
– Земля дрожит, – заметил Кокин. Он прилег, прижался ухом к траве. Стонет. Наверное наши фашистов вышибают с перешейка. – Поднялся, отряхнул ладонями брюки. – Как вы думаете, товарищ старший сержант, осилим?
– Осилим, Кокин, – ответил немногословно Бурлаков.
Прибежал Аллахвердов. Едва дослушал доклад Бурлакова о готовности самолета к боевому вылету, заторопил его.
– На сопровождение идем. Бомбардировщики вылетели, догонять надо.
– Товарищ командир, а что там? Наши наступают? – спросил Кокин.
– Нэ знаю, дарагой, нэ знаю. Слетаю – сам посмотрю, вернусь – тебе скажу.
С того памятного для Аллахвердова дня, когда он сбил первый самолет врага, а товарищи отчитали его за то, что оставил без прикрытия хвост ведущего, младший лейтенант Аллахвердов как-то резко изменился, стал намного сдержанней, серьезней. Чувствовалось, что человек перешагнул четверть века. А тогда, в тот памятный вечер, он подошел к комиссару и попросил извинения за грубость. Батько Ныч сделал удивленное лицо, сказал:
– Если вы чувствуете за собой такой грех и допустили его при людях, то в их присутствии и извинялись бы. Но я такого случая что-то не помню.
Теперь комиссар – самый близкий Аллахвердову человек. Сегодня старший политрук интересовался, не получил ли Аллахвердов весточку от жены из эвакуации, а узнав, что нет, успокоил его, убедил: «Все будет хорошо, жива, здорова и письма ее ищут тебя по фронтовым дорогам». В прекрасном настроении улетел Аллахвердов на задание. Перед вылетом спросил механика:
– Петр Петрович, твоя Ирина в Новочеркасск доехала?
– Знать бы, товарищ командир, на душе было бы спокойней, – ответил Бурлаков. – Писем нет.
– Не волнуйся, дарагой, будут
Вернулась группа с Перекопа минут через сорок.
Аллахвердов выскочил из самолета возбужденный, то в кулачном бою побывал.
– Пять «мессеров», пять «мессеров» сбили. Там такое делается, такое делается! Земля горит. Все в дыму. Где наши, где немцы – ничего не видно. Сержант Кокин помог командиру отстегнуть парашют.
– Хорошо – все вернулись, – сказал Бурлаков.
А Николай Кокин успел уже бегло осмотреть фюзеляж, крыло.
– Четыре пробоины на консоли левой плоскости, – доложил он.
Аллахвердов и Бурлаков прощупали каждую пробоину сверху и снизу. Ничего опасного не нашли, пробита только перкалевая обтяжка – расторопному мотористу на десять минут работы. У самолета, будто из-под земли, выскочил лейтенант Колесников. С тех пор, как комэск привез его из Севастополя, на задание еще не выпускали, ждал провозных. [1] Он тоже потрогал пальцем пробоины.
1
Пробные вывозы пилота, после которых дается разрешение на самостоятельный полет.
– Ну, как там? – спросили Аллахвердова.
– На высоте дым в кабину лезет, – возбужденно рассказывал он. – В небе окороки коптить. И куда ни глянь – «Юнкерсы», «мессершмитты», «хейнкели». Наших мало. Одну группу немецких бомбардировщиков разогнали, другую разогнали! Потом на четверку Филатова семь «мессеров» набросились. Пары Филатова и Минина затянули их в карусель. Тогда Авдеев своей четверкой снизу, а командир четверкой сверху, понимаешь, в клещи «мессеров» зажали. Только двух упустили. Пять сбили! Сам видал: три горели сильно, два дымили! А ниже нас «илы» кружились, добили тех двух.
Подъехал бензозаправщик. Оружейники уже гремели в пустых ящиках свежими патронными лентами. Аллахвердов поспешил на КП. Колесников шел рядом с ним, с завистью посматривая на своего земляка. Оба они, русский и армянин бакинцы, оба учились в Ейской школе морских летчиков, правда, Алексей Колесников моложе на три года. Но был у него похожий на Аллахвердова друг Алиев Гусейн Бала оглы. Теперь Гусейн воюет на Балтике. Если бы не он, вряд ли Алексей стал летчиком.
Встретил его Гусейн подростком на улице Баку и говорит:
– Часто вижу – по городу болтаешься, не знаешь, куда от безделья себя деть. Тебя как зовут?
– Ну, Лешка.
– А меня Гусейн. Можешь Колей звать. Хочешь – дружить будем? Приходи завтра после обеда в Дом пионеров, посмотришь, как мы самолеты делаем, чертежи малюем.
И Алексей пришел. Увлекся авиамоделизмом, нашел хороших друзей. Особенно полюбил Гусейна. Миновал пионерский возраст. Гусейн продолжал учебу, Алексей на заводе слесарил. Разные интересы, новые друзья. Случайно встретились.