У самого Черного моря
Шрифт:
– Вы такое опрашиваете…
– Значит, плохо дело, – вздохнул Калинин. – Теперь познакомьте, пожалуйста, с воздушной и наземной обстановкой.
Беседа наша затянулась. Как старший по званию и по возрасту, Калинин держал себя непринужденно и независимо, в то же время подчеркивая, что он готов оперативно подчиниться более молодому командиру эскадрильи. Пришел батько Ныч.
– Простите, что вторгаюсь, – сказал он, раскуривая трубку. – Чего доброго вы успели уже надоесть друг другу. Кто у вас, товарищ капитан, может дать мне сведения, сколько
– Это и я могу, – охотно ответил Калинин. – Простите, товарищ комиссар, будем знакомы ближе. – Калинин сказал свое имя и отчество, Ныч тоже. – Так вот, Иван Константинович, прибыли вместе со мной: два члена партии, один кандидат, остальные комсомольцы. Сегодня дам список по фамильно.
– Да, – спохватился Ныч. – Как вы так точно вышли на наш аэродром? Таких деревушек, как Тагайлы, раскидано по степи много.
– Шли строго по маршруту и не ошиблись, – пояснил Калинин, сдерживая улыбку, – видно, трещины на губах беспокоили. – А правду сказать, по ветряку нашли. Далеко виден.
За лесной полосой прошумела полуторка. Послышались голоса людей, штурмующих кузов машины.
– Вы поезжайте, а я здесь с техниками задержусь, – предложил Ныч. По пути к машине комиссар шепнул мне:
– А мельницу надо убрать, как думаешь?
– Тут и думать нечего.
Летчики уехали. Высоко над деревней кружил одинокий самолет.
– Видел, «хейнкель», – сказал Ныч оружейнику Бугаеву. – Слушай тут надо…
Подвижной, вездесущий Ныч не любил откладывать дела на потом. Ведь это явный разведчик. Чего доброго «гостей» приведет. Неспроста же кружил.
– Скажи, Бугаев, ты со взрывными работами знаком?
– Что?
– Ну, взорвать, скажем, вон ту мельницу сможешь?
– А почему нет. Было бы чем.
Не прошло и десяти минут, как к ветряку подвезли шашки динамита и бикфордов шнур. Пока Бугаев закладывал под сруб взрывчатку. Ныч облазил мельницу, нет ли где ребятишек. Посмотрели вокруг – на сельской площади-ни души. Подожгли шнур и отбежали неподалеку к заброшенному амбару. Взрыв в деревне был совсем неожиданным и сильным. Сначала ветряк словно завис над землей без опоры, и сразу же накренился, а коснувшись земли, с треском и скрежетом превратился в большую кучу обломков, над которой высоко вздымалась клубами белая пыль.
Люди выбегали из хат и мчались опрометью в сухие заросли кукурузы на огородах, из бани выскакивали голые летчики и прыгали в открытые рядом щели.
Когда все улеглось и выяснилось, и летчики, посмеиваясь друг над другом, мылись заново, прилетели «юнкерсы»-десять штук. И высоко сзади них две пары «мессершмиттов». Дежурным приказано было не взлетать. Бомбардировщики прошли между аэродромом и деревней, взяли курс на запад. Потом снова появились, прошли южнее аэродрома и деревни. Вскоре послышались глухие взрывы. Бугаев взобрался на амбар и оттуда давал пояснения.
– Ложный аэродром долбают, – кричал он. – Хорошо работают, сволочи, когда никто не мешает.
Базировавшиеся
В зарослях лесополосы шло импровизированное занятие: знакомили новичков по карте с районом базирования и боевых действий, с безопасностью и сложностью воздушной обстановки, с тактикой наших и немецких летчиков на Перекопском перешейке.
В этот тихий час прогудел над аэродромом одинокий И-16. С земли, конечно, никто не видел, что в кабине сидел в летных очках и в генеральской фуражке Василий Васильевич Ермаченков. А он покружил над деревней и ушел в сторону КП группы, снова вернулся и зашел на коробочку. Свой значит. Выложили ему «Т». Истребитель приземлился. Летчик зарулил на старт и выключил мотор.
На аэродроме Тагайлы соблюдалось правило: после посадки самолеты немедленно убирались с летного поля и маскировались. Инженер Докунин подумал, что на истребителе мотор заглох, послал на помощь машину – стартер, чтобы летчик смог запустить мотор и отрулить самолет к лесополосе или к свободному капониру. А Василий Васильевич на сей раз забыл, что наставление по производству полетов и по аэродромной службе обязательны для всех летчиков, независимо от должности и звания. Он оставил парашют в кабине, очки бросил под козырек к прицелу, а фуражку надел на ручку управления, сам же сел в машину и уехал на КП эскадрильи.
Никто не осмелился сделать генералу замечание или отбуксировать его самолет в укрытие. А строгий блюститель маскировки Ныч был в это время в деревне. Прибыл комиссар на КП, когда Ермаченкову уже доложили, чем занимается личный состав. Генерал выслушал доклад, потом познакомился с летчиками группы Калинина, разъяснил сложности предстоящих задач. Близился конец временному затишью – немцы со дня на день могли начать штурм Ишуньских позиций.
– На требовательность командира эскадрильи, которой вы приданы, не обижайтесь, – посоветовал Ермаченков. – Кроме пользы общему делу и каждому из вас, ничего от этого не будет. Ну, а теперь присядем в тень, потолковать надо.
Генерал пригласил на беседу знакомых ему летчиков 5-и эскадрильи, поинтересовался, нет ли жалоб, поговорил с людьми, уже сидя на траве, запросто, по-товарищески. Сказал «по секрету», что позарез нужны летчики на штурмовики Ил-2 в эскадрилью капитана Губрия, который уедет на днях за новыми самолетами.
– Нет ли среди вас желающих? – спросил он. Желающие отличиться на штурмовиках нашлись– старший лейтенант Касторный и лейтенант Куликов. В этот же день на У-2 их перебросили на другой аэродром.