У самой границы
Шрифт:
— Большой палец надо вытянуть,- начал он объяснять,- рукоятку не зажимать, мушка должна быть все время в центре и на высоте прорези. Пусть себе пистолет тихонько круги выписывает, лишь бы не дрожал, как заячий хвост.
Первым стрелял Славка. Он пристраивался, пристраивался, а потом сгоряча трахнул оба раза мимо и, сунув пистолет Лаврову, побежал смотреть: может быть, попал? Но коробка не шелохнулась и, как ни крутил ее Славка в руках, была целехонька.
Когда Славка вернулся, Саша встал, как показывал Лавров, взял пистолет двумя руками и, стараясь удержать мушку
Только коробка села на мушку, Саша дернул спуск. Грохнул выстрел, пистолет рвануло кверху и чуть совсем не вырвало из рук.
— Ого-го-гой! — обрадовался Славка, который со страшными мучениями ждал, попадет или не попадет Саша. Коробка не шелохнулась.
— Спуск не дергай! — сказал Лавров.
Саша прицелился еще раз. Мушка была в прорези, он тянул спуск, но не успел еще подвести мушку к коробке, как снова грохнул выстрел.
— Ого-гой! — крикнул Славка и осекся: коробки на пеньке не было.
Лавров взял пистолет, ребята помчались к березе. Целая коробка лежала в траве, но самый уголок ее был как будто обожжен — Саша все-таки задел его пулей.
Лавров достал четыре спички, сложил заборчиком и до половины задвинул под крышку. Отойдя на двадцать пять шагов и приказав ребятам стоять у него за спиной, он, как показалось Саше, почти не целясь, выстрелил. Когда ребята подняли коробку, все четыре спички были срезаны начисто.
— Ну-ка, мазилы, — сказал старшина, — давай на седловку: молодец кататься хочет!
Ничего не поделаешь, пришлось Славке, а за компанию и Саше, становиться на четвереньки.
Лавров их выравнивал и так и этак, требовал, чтобы они не ржали и не брыкались, делал вид, что собирается усесться на них верхом, а потом шлепнул обоих и убежал по дороге. Ребята гнались, гнались за ним — никак не могли догнать. А когда у самой телеги догнали, возиться уж никаких сил не осталось. Хорошо, что впереди опять был спуск, и все трое, запыхавшись, взгромоздились на телегу.
Нет, просто удивительно, до чего веселым был сегодня старшина!
Цюра уже битый час толковал с Нюрой о лошадях и этим лошадиным разговором совсем ее замучил. Когда ребята и Лавров догнали их, Нюра даже решила пройтись немного с Алькой пешком, чтоб поразмяться и порассеяться.
Спустившись с бугра, телега выехала к мосту. Цюра остановился возле запруды.
Под мостом, сбегая по желобу, журчала вода. Внизу, в глухих зарослях крапивы и малины примостилась потемневшая от времени старая мельница, срубленная из толстых бревен, крытая прогнившими, тесанными когда-то прямо топором досками.
Ребята спрыгнули с телеги и по тропке спустились вниз. Нюра даже Альку отпустила смотреть мельницу.
Сбежав по дорожке к невысокому входу, Саша попал в верхний этаж. Все здесь было старым и запущенным. На жерновах лежали какие-то деревянные короба, внизу — самодельные деревянные шестерни — короткие колья, вбитые по краю одного колеса, цеплялись за такие же колья другого. От шестерен расходились два вала: один к жерновам, а другой, сквозь наружную стенку, к теперь уже несуществующему водоналивному колесу. Такое устройство,
— Ту-у-у-у!-донеслось снизу. Алька сидел верхом на колесе и гудел, очевидно воображая, что он пароход.
— Эй, ребята, давайте сюда! — услыхали они голос Лаврова. Саша и Славка, а за ними и Алька по другому ходу, в который когда-то выносили муку, выбрались на свет. Здесь была нижняя часть плотины. Над каменистым руслом, поднимаясь над обветшалой крышей мельницы, густой зеленой сенью нависали деревья.
Продравшись через кусты малины, Саша и Славка выбрались на дорогу. Альку снова усадили на телегу, а Нюра с Лавровым и Саша со Славкой опять зашагали вслед между крутыми склонами, усеянными гранитными валунами.
Мерно помахивая хвостом, неторопливо шел Серый. На дороге то камень, то выбоина, то корень вывернется из земли, колеса наезжают на него, подскакивают, встряхивают пассажиров. Снова подъем, снова спуск, идет, идет от поворота к повороту дорога, веет в низинах сыростью, поднимается на гору — над нагретыми камнями струится легкое марево, и до самого горизонта видны уходящие вдаль сизые волны лесистых сопок.
Серый рысцой, как сказал Лавров,- «на тормозах» съехал в низину, вытащил телегу на высокий бугор и остановился. Саша и Слава вскочили на телегу.
Какой замечательный вид раскинулся перед ними! Вокруг широкого залива стояли огромные, как корабли, сложенные из темных бревен двухэтажные карельские дома. Словно братья-богатыри выступили они из леса и застыли у воды, красуясь высокими резными фронтонами, балкончиками и наличниками окон.
За домами поднимался зеленеющий овсом косогор. На косогоре росла целая роща высоких столетних сосен. Над ними вытянулась к небу сквозившая чистой голубизной прозрачная треугольная вершина самой высокой сосны, а внизу среди темных стволов и зарослей вереска виднелась замшелая часовня и покосившиеся, с покатыми истлевшими крышами кресты на погосте. Это и была деревня Хаукилахти, где жили Айно и ее сестра Катя — невеста Лаврова, где работал бригадиром рыбколхоза
Карп Яковлевич, где Саша обязательно должен был встретить геологов.
Через весь залив тянулись жерди с развешанными на них сетями. На берегу всюду мостки, лодки, свернутые рыбачьи паруса, веревки и якоря и какие-то огромные обручи, такие большие, что, пожалуй, и Серый вместе с телегой проедет в них и не зацепится.
А под горой на перепаде двух голубеющих озер, одно из которых было выше другого, стояло высокое, срубленное из свежих бревен строение с белыми изоляторами на стене. От изоляторов по столбам в сторону заставы и к деревне Хаукилахти уходили электрические, провода.