У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века
Шрифт:
Надо признать, что гораздо большую, чем политика США, озабоченность на Севере вызвал вердикт южнокорейских избирателей, две трети которых проголосовали в 2008 г. за консерваторов. Фактически население осудило политику уступок Северу, которую, как считается, проводила предыдущая прогрессивная администрация Но Му-хёна, углубившая политику солнечного тепла нобелевского лауреата Ким Дэ-чжуна. Столь явная неудача прогрессивных сил, на которые в Пхеньяне делали серьезную ставку, озадачила тамошних сторонников углубления взаимодействия с Югом.
Взятые на себя Но Му-хёном на саммите в октябре 2007 г. обязательства по сотрудничеству с Севером должны были быть, по мысли Ли Мён-бака, пришедшего к власти 25 февраля 2008 г., проинспектированы, причем во внимание должны
Пхеньян, воздерживаясь для начала от нелестных высказываний в отношении руководителя Республики Корея, обрушил огонь критики на консервативные партии и их лидеров. Действительно, ведь к власти в 2008 г. пришли представители тех же господствовавших до конца 1990-х гг. сил, которые завели диалог между Кореями в тупик и на своем опыте должны бы знать о бесперспективности нажима в отношении Севера. К тому же им должно было бы быть известно, что реакция Пхеньяна может быть асимметричной и диспропорциональной. С конца января 2008 г. КНДР притормозила межкорейский диалог, воздержалась от традиционных просьб о продовольственной помощи. Вряд ли Пхеньян смирился и с обсуждаемой в Сеуле политикой спокойного пренебрежения проблемами Севера. В арсенале у северокорейских властей более чем достаточно средств обострения ситуации.
В Пхеньяне, в общем-то, ужесточение позиций партнеров удивления не вызывало. Северокорейцы вспоминали поговорку “из волка овцы не сделаешь” и говорили российским собеседникам, что готовы к любому повороту, не испытывая иллюзий по поводу склонности США к компромиссу. Слишком глубоко их недоверие, чтобы рассчитывать на авансы со стороны КНДР. Северокорейцы без обиняков заявили, что не собираются выполнять обязательства в одностороннем порядке.
В Пхеньяне рассчитывали на понимание партнеров, в том числе Китая и России, ведь наши отношения активизировались. Там даже открылась православная церковь, построенная по указанию Ким Чен-ира после его визита в Россию.
В северокорейской столице напомнили, что принцип “действие в обмен на действие” касается не только взаимных уступок в рамках шестисторонних переговоров: на всякую “жесткость” Пхеньян намерен отвечать “супержесткостью”.
Не стоит ожидать, что КНДР, не получив от США необходимых гарантий и помощи, согласится расстаться с ядерным оружием, козырной картой в переговорах с американцами. Откажись Пхеньян от нее, и о данных ранее посулах можно будет забыть, с
Севером будут говорить с позиции силы. Отказ КНДР от ядерного сдерживателя теоретически возможен только в контексте коренного изменения всей системы международных отношений на Корейском полуострове, получения КНДР реальных гарантий безопасности, помощи для развития. Только тогда режим, угроза существованию которого минует, смог бы предпринять столь необходимую трансформацию и модернизацию экономики. А КНДР, став страной, которую перестанут воспринимать как изгоя, смогла бы по своей воле отказаться от ядерного козыря.
Обиднее всего, что откат происходит как раз тогда, когда стали вырисовываться перспективы нормализации. Консерваторы в Вашингтоне фактически снабжают аргументацией консерваторов в Пхеньяне, вынуждая вновь закручивать гайки и прибегать к изжившим себя методам шантажа и провокаций. Наша страна и дальше будет участвовать в предусмотренных договоренностями мерах, в том числе в компенсационных поставках, обсуждения механизма мира и безопасности в Северо-Восточной Азии. Россия может и должна сыграть активную роль в том, чтобы предотвратить попытки сторонников жесткой линии возобновить политику нажима и угроз. Для решения корейской проблемы другого пути, кроме пути диалога и компромиссов, попросту не существует. Мир, стабильность и развитие в соседней стране стоят того, чтобы за них побороться.
Перманентные кризисы в КНДР дают основу для постоянных спекуляций о “скором распаде” режима или развязывании им войны как следствия внутриполитической катастрофы.
Надо, однако, отдавать себе отчет в том, что кризис в КНДР является перманентным. Голод и лишения, неэффективность экономики и репрессии были характерны для этой страны практически с момента ее возникновения. Конечно, 1990-е гг. были критическими, но сегодня среднему северному корейцу вряд ли живется хуже, чем лет 20–30 назад, хотя, конечно, равенства поубавилось. Рынки, полукустарное производство, получастный сектор услуг заметно изменили стандарты существования. К традиционной “партийно-государственной” элите добавилась “буржуазная” прослойка. Надо признать, что страна развивается, и потенциал роста не исчерпан, хотя, конечно, идеологические оковы и озабоченность режима своей безопасностью этому мешают.
Рассуждать о будущем Северной Кореи можно лишь с учетом понимания глубинных факторов, обеспечивающих покорность населения на протяжении многих десятилетий, несмотря на угнетение и спартанские условия существования. Дело, как мне кажется, в применении еще Ким Ир-сеном традиционной конфуцианской модели государственного устройства и в факторе национализма, в его северокорейской ипостаси. Идеи чучхе говорят о важности опоры на собственные силы, независимости и принципе “жить, никому не завидуя”; для корейцев, веками натерпевшихся от великих держав, такие идеалы близки и понятны. Подобное феодально-теократические общество – современный вариант традиционной восточной деспотии – довольно устойчиво, может эволюционировать, и никакие рыночные отношения не поколеблют государственных устоев, пусть даже и приведут к “растворению” коммунистической идеологии в национальной идее государственности. Но смена идеологического вектора не обязательно должна означать смену правящей элиты и иерархии управления. Элита может обновиться естественным путем, а бюрократическая система – перекрашиваться и подновляться.
Очередной цикл корейского кризиса (2008–2010 годы)
Ситуация на Корейском полуострове остается не только региональным, но и глобальным вызовом для российской внешней политики. Она на протяжении уже десятков лет развивается циклически: обострение сменяется переговорами и сближением противников, потом вновь происходит срыв. К этому специалисты уже привыкли и склонны прогнозировать такие качели и на будущее.
В последнее время, однако, реальное содержание борьбы в корейском вопросе все дальше уходит от ядерной проблематики (служащей частично в качестве прикрытия интересов вовлеченных сторон). После прихода в 2008 г. к власти в Сеуле консерваторов и провала первого цикла шестисторонних переговоров (2003–2007 гг.) сам характер противоборства изменился, вернувшись во многом к параметрам 1990-х гг., когда на Западе рассчитывали на скорый коллапс КНДР в связи с прекращением советской поддержки, политическим и экономическим кризисами, особенно после смерти Ким Ир-сена. Сегодня “корейская игра” все больше приобретает черты геополитического противоборства. Северная Корея попала в фокус соперничества прежде всего США и Китая, причем за их реальными намерениями с беспокойством следят в Южной Корее; не остается в стороне и Япония. И в КНР, и в РК (с участием США) разработаны планы реагирования в случае кризиса в КНДР, а по сути – планы оккупации. Суть геополитической игры – в намерении ликвидировать северокорейское государство, что означало бы не только пересмотр итогов Второй мировой и Корейской войн, но и крупнейший успех США в предотвращении китайского доминирования в Азии, стратегическое окружение Китая (а заодно и России, хотя наша роль в этих планах отнюдь не центральная).