У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века
Шрифт:
В августе 2009 г. появились основания для того, чтобы говорить об улучшении отношений двух Корей. С 26 августа Сеул и Пхеньян возобновили переговоры о воссоединении семей, разделенных войной. Знаменателен приезд в Сеул шести высокопоставленных северокорейских чиновников во главе с секретарем ЦК Трудовой партии Кореи Ким Ги-намом на похороны скончавшегося 18 августа бывшего президента Южной Кореи Ким Дэ-чжуна. Возобновились двусторонние контакты, в том числе в части экономического сотрудничества по Кэсонскому (свободная экономическая зона) и Кымгансанскому (туризм) проектам. Юг стал утверждать, что он всегда поддерживал прямой диалог между Вашингтоном и Пхеньяном, если такое общение способствовало денуклеаризации Севера. Ли Мён-бак поспешил сыграть на упреждение, продемонстрировать ведущую роль Южной Кореи в дипломатическом процессе. Выступая в США 22 сентября, он предложил КНДР “большую сделку”,
В рамках переговорного процесса в период Ли Мён-бака – Обамы отказ КНДР от военных ядерных программ был практически недостижим. Неофициально северокорейцы утверждали, что “отказ от более чем сорокалетней программы создания ядерного оружия означает отказ от принятой в КНДР основной идеологии приоритета армии и всех постулатов о превращении Северной Кореи в богатую и мощную державу”. Северокорейцы настаивали, что разговор будут вести только с США, хотя КНДР может пойти на определенные уступки в сфере ядерного разоружения, “но полностью не откажется от атомного оружия никогда, хоть при Ким Чен-ире, хоть после его смерти” [62] .
62
Независимая газета. 22.09.2009.
Многие ведущие эксперты США также пришли к этому выводу: “…Маловероятно, что что-либо заставит Северную Корею отказаться от бомбы. С точки зрения реализма военный вариант данной проблемы не может даже рассматриваться” [63] . Поэтому они обратили внимание на то, что де-факто Соединенные Штаты начинают формулировать подходы к КНДР в рамках модели их взаимоотношений с Индией, Пакистаном и Израилем [64] . Следовательно, с их точки зрения в сложившихся обстоятельствах более реалистично работать над тем, чтобы вернуть Пхеньян не в ДНЯО, а в МАГАТЭ, устав которого допускает сотрудничество де-факто с ядерными государствами [65] .
63
Hecker S. Lessons From the North Korean Nuclear Crises. Daedalus, 2010. P.53.
64
Squassoni S., Me. Goldrick F. Nonproliferation Policy towards North Korea. 24.11.2009. P. 1.
65
Ibid. P. 3.
Возобновление переговоров как в шестистороннем, так и в иных форматах необходимо с целью вовлечь КНДР в основное русло нераспространенческих усилий и правил. Если в ходе подобных переговоров возобладает конструктивный настрой, то в качестве задач первого этапа вполне возможно добиться замораживания ядерного потенциала КНДР на достигнутом уровне, восстановления международного контроля над ее деятельностью в атомной сфере, обеспечения принципов нераспространения ядерного оружия, технологий, расщепляющихся материалов, специалистов-атомщиков и так далее за пределы республики. Это само по себе чрезвычайно важно, во всяком случае лучше, чем отсутствие переговоров, продолжение конфронтации и соответственно процесса ядерного вооружения Северной Кореи.
Развитие переговорного процесса позволило бы также нормализовать отношения КНДР с Южной Кореей, Японией, США, т. е. возродить потенциал политики engagement. Ведь общепризнанно, что “Пхеньян демонстрировал готовность тормозить свое продвижение к ядерному оружию не тогда, когда ему угрожали, а только тогда, когда появились надежды на фундаментальное улучшение отношений с США” [66] .
Но дело в том, что с приходом к власти Президента Республики Корея Ли Мён-бака тон в делах, касающихся Северной Кореи, задавала команда, по меткому выражению кореиста Андрея Ланькова, “палеоконсерваторов” – представителей прошлых правлений, которые оказались не у дел в годы либерального десятилетия – периода, когда президент Ким Дэ-чжун и его преемник Но Му-хён проводили по отношению к Северу примирительную политику солнечного тепла и вовлечения.
66
Hecker S. Op. cit. Р. 54.
Глядя назад, надо признать: несмотря на обострение в тот период (начиная с 2002 г.) ядерной проблемы КНДР и конфронтации с Соединенными Штатами, ситуация на Корейском полуострове тогда была значительно более мирной и предсказуемой, чем сегодня. Развивалось межкорейское сотрудничество, тысячи южан впервые попали на Север. Определенные эволюционные изменения происходили и внутри КНДР, хотя сохранение пропагандистского обеспечения власти при закрытости страны не всегда позволяло оценивать глубину и распространенность этих перемен.
Политика либерального сеульского руководства в отношении Пхеньяна, однако, подвергалась беспощадной критике консервативной оппозиции. Для нее протест против “попустительства Северу” стал немалым подспорьем в завоевании голосов избирателей. Население Юга устало от иждивенчества Северной Кореи.
Нетерпеливым корейцам почему-то казалось, что всего несколько лет вовлечения смогут привести к коренному перерождению режима. Поэтому в целом новая жесткость Сеула с 2008 г., отказ практически от всех межкорейских договоренностей и проектов либерального периода (за исключением, пожалуй, Кэсонской промышленной зоны, функционирование которой выгодно для ряда мелких и средних компаний) вызвали лишь незначительную оппозицию в южнокорейском обществе. На историческую арену вышли новые поколения, не помнящие войну, и для них важнее были не проблемы Севера и межкорейских отношений, а то, чтобы они не сказывались на повседневной жизни.
Игра на обострение с Пхеньяном – занятие нездоровое, так как северокорейцев легко спровоцировать на неадекватные действия. Прекращение Сеулом сотрудничества, заведомо нереалистичные требования предварительной денуклеаризации лили воду на мельницу пхеньянских ястребов. Военная истерия легко раскручивается, а жертвой ее часто становятся невинные люди, такие как забредшая в запретную зону северокорейских Алмазных гор южнокорейская туристка, которую в ноябре 2008 г. застрелила северокорейская пограничница. Это, понятно, вызвало крайне негативную реакцию в РК и привело к дальнейшему обострению ситуации.
Содержанием новой силовой политики Севера стал отказ от поиска компромиссов с США, курс на конфронтацию с Вашингтоном и, особенно, с Сеулом в целях укрепления позиций в противостоянии с оппонентами и внутренней консолидации, а также реставрация кимирсеновских порядков и борьба с отклонениями от социализма. Консервативную “контрреволюцию” подхлестнуло и нескрываемое злорадство противников, которые после болезни “полководца” (предположительно инсульта или диабетического криза в августе 2008 г.), по сути, открыто начали готовиться к падению режима. Это оказало психологическое воздействие на северокорейских лидеров, заставив их отказаться от проявлений доброй воли и уступок. Позднее свою роль сыграл и ливийский урок, воспринятый в КНДР как пример вероломства Запада и сильнейший аргумент в пользу абсурдности добровольного разоружения.
Однако худшее было впереди. В 2010 г. холодная война чуть не сорвалась в горячую. В марте 2010 г. в спорных водах Желтого моря был затоплен южнокорейский корвет “Чхонан”. Сеул на основе проведенного вместе с союзниками расследования обвинил в этом КНДР. Заметим, что группа российских специалистов, принявшая участие в экспертизе по просьбе Ли Мён-бака, не смогла поддержать этот вывод, а Китай и вовсе проигнорировал аргументы международной комиссии.
Случай, конечно, трагический, но, к сожалению, не единичный из-за давнего территориального спора в Желтом море. Разграничительная линия (NLL) [67] , проведенная после войны США и РК в одностороннем порядке, не согласована с КНДР и не признается ею. Перестрелки и конфликты тут происходят постоянно: всего за полгода до гибели “Чхонана” южнокорейские военные обстреляли северокорейский корабль, который, по их официальному сообщению, “удалился, объятый пламенем” (скорее всего, тоже не обошлось без жертв).
67
Northern Limitation Line – “разграничительная” линия, которая была проведена американцами во избежание проникновения недовольных перемирием южан к северокорейскому побережью в целях провокаций.