У всякого народа есть родина, но только у нас - Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы
Шрифт:
С политсоставом произошла такая картина. Когда из корпуса преобразовалась дивизия, штаты были меньше, и количество политсостава было меньше. Потом мне дали возможность выбрать из корпуса все, что есть лучшего из политсостава. И мы выбрали, укомплектовали полки и политотдел дивизии самыми наилучшими испытанными, опытными партийно-политическими работниками. Политаппарат был старый, может быть 10–15 % был молодняк, но мы сумели подготовить их основательно. Состав бойцов у нас молодой, комсомольцы, рождения 1922–1923 гг. Но это молодежь, которая сумела сделать по три-четыре прыжка с парашютами. Она схватила традиции и готовилась быть десантниками. Взять такую вещь: каждому бойцу мы сделали кинжалы десантные. Это гордость для него. Он имел голубые петлицы, обязательно птички авиационные.
По-честному сказать, что у нас произошла катастрофа за Доном. Мы один полк совсем вывели из строя в личном составе и материальной части.
14-го августа стали продвигаться за Дон в район Трехостровской. Заняли оборону. Беда в том, что нас не совсем точно информировали. Командующим фронтом был Гордов, который сейчас с военной сцены сошел. Нам сказали, что у противника до батальона пехоты и до 40 танков. Ну, думаем, полнокровная дивизия, боевая дивизия, имеем полностью технику. Я видел начальника штаба фронта Никишева, который прибыл в Трехостровскую. Положение было исключительно тяжелое и напряженное. Он посидел несколько часов, на машину и уехал.
Что произошло там? Сначала мы заняли оборону. Исключительно выгодное положение было по местности: горы, овраги. Люди окопались, закрылись очень хорошо. Но когда противник прорвался через боевые порядки 4-й танковой армии, т. Гордов отдал приказ выдвинуться вперед и уничтожить просочившуюся группу противника. Тогда мы подняли народ и прямо с хода бросили в бой. Они начали нас мять.
Причины этой катастрофы совершенно ясны. Прорвать он прорвал, но не такими силами прорвал, о которых нас предупреждали. Нам сказали до батальона пехоты и до 40 танков. В действительности было четыре немецких пехотных дивизии и больше сотни танков.
Как только немцы врезались в наши боевые порядки, никто удержаться не мог. Был такой момент, что они наш народ просто наматывали на гусеницы танков. Противник вклинился в наши боевые порядки, когда мы еще не укрепились, не уцепились за землю, поэтому удержаться было очень трудно. В результате этой тяжелой эпопеи погиб командир 117-го полка, начальник штаба, комиссар полка был ранен, погиб заместитель командира дивизии, начальник разведки, заместитель начальника политотдела, т. е. мы потеряли огромное количество прекрасных кадров. В результате всего этого, прорвав линию обороны 4-й танковой армии, противник успешно начал двигаться вперед. 15-го августа, когда мы по существу оказались на берегу Дона, пока еще на той стороне, противник выбросил огромное количество самолетов и бил нас в течение суток с утра до ночи. Окопаться мы не успели. Боевые порядки поломались. Гурьев в армию в это время поехал, потому что какие-то меры надо было принимать, что-то надо получить. Здесь остались: комиссар дивизии, я остался, начальник особого отдела, прокурор и часть работников штаба. Мы сидели буквально на берегу Дона. Танки противника начали выходить непосредственно на берег и обстреливать нас. Переплыть Дон не было возможности, потому что и авиация, и артиллерия нас били беспощадно.
С 15-го по 16-е было отдано распоряжение подготовить из подручных средств какие-либо плоты. Надо сказать, что раненых в это время у нас было большое количество. Не дождавшись темноты, примерно в 20 часов с минутами начали переправлять раненых через Дон, а потом сами начали переправляться. Переправились в район Качалинский, где был штаб 4-й танковой армии. Там оказался командующий фронтом Гордов. Когда комиссар Чернышев докладывал Гордову истинное положение вещей, он его выгнал из кабинета – вон отсюда, я даю задание командиру дивизии. Чернышев заявил, что я вместе с командиром дивизии отвечаю за дивизию как комиссар. В общем, получился большой скандал. Сам Гордов чувствовал, что положение безнадежное. После этого он дал приказ частям уходить за Дон. Правым нашим соседом была 37-я гвардейская дивизия, которая вошла в 1-й десантный корпус, который в Люберцах стоял.
После того,
Первую задачу немец поставил такую: для расширения плацдарма для переброски своих сил в район Сталинграда, он решил захватить Паньшино. Паньшино – большой населенный пункт, который давал возможность занять совершенно открытую местность. К моменту нашего подхода бои происходили на западной окраине Паньшина. К этому времени была вместе с нами 18-я стрелковая дивизия, вернее кусочки ее, и, кажется, 21-я танковая бригада – десятка полтора танков. Мы все-таки сумели удержать Паньшино, которое осталось у нас до самого конца.
После этого нам дали задачу выйти на вал Анны Ивановны, который идет от Дона до Сталинграда […]. Когда мы вышли на вал, нам дали задачу продвигаться в район Котлубань, на деревню Кузьмичи. Когда прибыли к д. Кузьмичи, нам поставили задачу взять эту деревню. Надо сказать, что Кузьмичи представляли сильный опорный пункт противника […]. В течение десятка дней возились с этими Кузьмичами, так их и не взяли. Кузьмичи были взяты в последний момент, в момент окружения немецкой группировки. Здесь вал, а здесь железная дорога, которая ведет из Калача к Сталинграду. Здесь мы стояли. Отсюда нас перебросили к разъезду 564 к линии железной дороги. В течение пяти – шести дней дивизия дралась за этот разъезд. В итоге разъезд взяли, но дальше продвинуться нам не дали возможности…
24 сентября нам дают приказ сняться с участка 24-й армии и идти в распоряжение 66-й армии за р. Рынок […]. Километров 70 здесь было[…]. Командующий 66-й армии нам сказал: вы здесь не задерживайтесь, есть дополнительное распоряжение вам отправляться к Волге. Мы немного выше района Дубовки переправились через Волгу и прибыли в госпитомник – лес есть на той стороне Волги против Сталинграда, от Красной Слободы километра три на восток.
30-го сентября мы там сумели сосредоточиться, собрали весь свой народ и 1 октября 1942 г. с группой в три тысячи с половиной человек отправились. Нам дали огромную баржу. Посадили три тысячи людей своих с боеприпасами и оружием и переправились через Волгу.
Это был момент, когда все горело, кругом стреляли. Трудно было определить, куда мы едем. Собственно говоря, не было места, где бы не стреляли – трассирующие пули, ракеты, снаряды рвутся, авиация бомбит, мины рвутся и город горит, потому что немец зажег в это время нефтебаки – заводской запас нефти. В этот момент мы переправились. Отправлял нас генерал-лейтенант Голиков, командующий Воронежским фронтом. Когда мы сели в эту баржу, по существу мы были беззащитные люди. Чем мы можем на воде обороняться? Для того чтобы прикрыть наше движение, генерал-лейтенант Голиков дал задачу тяжелой артиллерии в течение всего времени, пока мы переправляемся, держать ураганный артиллерийский огонь. Это нас спасло, и мы благополучно переправились.
После того, как мы переправились, Гурьев и я прибыли к Чуйкову. Чуйков нас встретил исключительно прекрасно, ввел в курс дела. Нам картина стала более или менее ясной. После этого пошли к начальнику штаба Н. И. Крылову. Беседовали с ним, поужинали, выпили. Он рассказал всю обстановку. Вызвали командиров полков, дали им задачу направлять людей занимать оборону в районе «Красного Октября».
117-й полк вместе с 37-й Гвардейской были брошены на СТЗ. Нас вначале сунули в район «Баррикады», где стояла 95-я дивизия, или еще какая, не помню, которую мы должны были сменить. Мы меняли дивизию, которая занимала уже линию обороны, меняли потому, что она выбилась совсем. У нее не оказалось личного состава. В течение ночи с 1-е на 2-е октября мы эту дивизию сменили и начали занимать оборону, а эти части стали оттягиваться. На следующий день была поставлена задача врыться в землю. Первые три – четыре дня мы были заняты работой, как можно лучше врыться в землю и сделать оборону крепкой.