Уарда. Любовь принцессы
Шрифт:
– Но ведь управляющий конефермой – человек упрямый, Мена считает его незаменимым, и он…
– Здесь распоряжаюсь я, а не тот, кто далеко отсюда! – воскликнула Катути с раздражением. – И я требую лошадей, а приказание моего зятя устарело!
Во время этого разговора Неферт изменила свою ленивую позу. Услышав последние слова Катути, она поднялась с ложа и проговорила с решительностью, удивившей даже ее мать:
– Я требую, чтобы все исполняли приказания моего мужа. Пусть любимые лошади Мены останутся в табунах. Возьми этот браслет, подаренный мне царем, он стоит дороже двадцати коней.
Домоправитель взял браслет, богато украшенный драгоценными каменьями, и вопросительно посмотрел на Катути. Она пожала плечами, затем утвердительно кивнула головой и сказала:
– Пусть Абша сохранит его как залог до тех пор, пока не привезут сюда добычу Мены. В течение года твой муж не прислал ничего значительного.
Когда домоправитель удалился, Неферт снова улеглась на свое ложе и лениво промолвила:
– Я думала, что мы богаты.
– Мы могли бы быть богаты, – с горечью отметила Катути, но, увидев, что щеки Неферт снова вспыхнули, она добавила ласково: – Высокое положение налагает на нас большие обязательства. В наших жилах течет царская кровь, и взоры многих обращены на жену самого блестящего из героев царского войска. Пусть не говорят, что муж ею пренебрегает. Что-то Нему замешкался!
– Я слышу шум во дворе, – сказала Неферт. – Вероятно, явился наместник.
Катути снова посмотрела в сторону сада. Запыхавшийся раб объявил, что Бент-Анат, дочь царя, вышла из своей колесницы у ворот дома и направляется сюда вместе с царевичем Рамери.
Неферт встала и вместе с Катути пошла навстречу высоким гостям.
Когда мать и дочь склонились, чтобы поцеловать одеяние царевны, Бент-Анат отстранилась и сказала:
– Не подходите близко ко мне, жрецы еще не полностью очистили меня от осквернения.
– Несмотря на это, ты так же чиста, как око Ра! – воскликнул сопровождавший ее царевич, ее семнадцатилетний брат, который воспитывался в Доме Сети, но вскоре должен был покинуть его. Он поцеловал сопротивлявшуюся сестру.
– Я пожалуюсь Амени на этого шалуна, – с улыбкой сказала Бент-Анат. – Он непременно хотел сопровождать меня, ведь твой муж, Неферт, его идеал. А я не могла усидеть дома, так как должна сообщить вам приятную весть.
– От Мены? – спросила молодая женщина, прижимая руку к сердцу.
– Да, – ответила Бент-Анат. – Мой отец хвалит его и пишет, что при разделе добычи ему будет предоставлено право выбирать первым.
Неферт бросила на свою мать торжествующий взгляд, а Катути вздохнула с облегчением.
Бент-Анат погладила Неферт по лицу, как ребенка. Затем она увела Катути в сад и там попросила ее по-матерински помочь советом в важном деле.
– Отец мой, – начала она, – пишет мне, что наместник Ани сватается ко мне, и он советует вознаградить этого достойного человека за верность, отдав ему мою руку. Он только советует, а не приказывает.
– А ты что думаешь? – спросила Катути.
– А я, – решительно отвечала Бент-Анат, – должна отказать ему.
– Должна?
Бент-Анат утвердительно кивнула и добавила:
– Я уверена в этом и не могу поступить иначе.
– В таком случае тебе не нужен мой совет: ведь если ты что-то решила, повлиять на это не может даже твой родной отец.
– Этого решения не изменит даже ни один из богов, – твердо сказала Бент-Анат. – Но ты дружна с Ани, а я, уважая наместника, хочу избавить его от унижения. Постарайся уговорить его отказаться от этого сватовства. Я буду обращаться с ним так, как будто ничего не знаю о его письме к моему отцу.
Катути задумалась и опустила глаза. Затем она сказала:
– Наместник охотно проводит у меня свое свободное время в разговорах или за игрою, но я не знаю, следует ли мне говорить с ним о столь важных вещах.
– Сватовство – женское дело.
– А свадьба царевны – дело государственное, – возразила вдова. – Я понимаю: дядя сватается к племяннице, которая дорога ему, и он надеется, что она украсит вторую половину его жизни и сделает ее счастливее первой. Ани добр и мягок. Став твоим мужем, он исполнял бы малейшие твои желания и охотно подчинялся бы твоей твердой воле.
Глаза девушки сверкнули, и она, оживившись, воскликнула:
– Именно эта причина и заставляет меня решительно и твердо отказать ему! Неужели ты думаешь, что раз уж я наследовала гордость своей матери и решительный характер отца, то захочу иметь мужа, над которым могла бы господствовать и который согласился бы подчиниться мне? Как мало ты знаешь меня! Слушаться меня должны мои собаки, слуги и, если будет угодно божеству, мои дети. Покорных мужчин, которые станут целовать мне ноги, я найду сколько будет угодно, и, если захочу, то куплю сотню таких на невольничьем рынке. Двадцати женихам я отказала, и не из опасения, что они унизят мою гордость и покорят мою волю, но именно потому, что чувствовала себя равною им или даже выше их. Человек, которому я желаю отдать свою руку, должен быть существом высшего порядка, он должен быть тверже и лучше меня, я буду стремиться за могучим полетом его духа, смеясь над своей слабостью, и с благоговением прославлять его превосходство.
Катути слушала девушку, улыбаясь, – так опытные люди чувствуют свое превосходство над мечтателями. Потом она сказала:
– Может быть, подобные люди рождались в давние времена, но если ты надеешься в наше время встретить такого, то тебе придется носить девичий локон [69] до тех пор, пока он не поседеет. Наши мыслители – не герои, и наши герои – не мудрецы. А вот идут твой брат с Неферт.
– Согласна ли ты уговорить Ани отказаться от сватовства? – настойчиво спросила царевна.
69
Отличительным признаком девушки из царствующей династии (а позднее и всякой знатной девушки) была прядь волос (или косичка), загнутая на конце и свисавшая вдоль щеки. Такую же прядь изображали у бога Гора-ребенка.
– Я могу попытаться, в угоду тебе, – сказала Катути. Затем она полуобернулась к юному Рамери и сказала: – Глава Дома Сети, Амени, был в молодости таким человеком, как ты говоришь, Бент-Анат. Скажи нам, сын Рамсеса, кого считаешь ты выше всех среди своих друзей? Нет ли между ними кого-нибудь, кто бы заметно выделялся возвышенностью своих помыслов и силою ума?
Молодой Рамери взглянул удивленно на Катути и, смеясь, ответил:
– Все мы люди обыкновенные, делаем более или менее охотно то, что должны, а еще охотнее то, чего не должны делать.