Убери руки, подонок
Шрифт:
Однако мой крик никто не слышит, хотя если она не проснулась от воплей этого детеныша тираннозавра, то куда уж мне. Подхожу ближе к кроватке, и руки покрываются липким потом. Замираю. В комнате приглушен свет, но даже при таком освещении видно, как он покраснел, а пухлые щечки блестят от пролитых слез. Склоняюсь, чтобы попытаться взять орущий комок, и тут в нос ударяет резкий запах.
— Фу, приятель, ты чего, обделался что ли? — Поднимаю младенца за подмышки на максимально вытянутых руках и зажмуриваю глаза от жуткой вони. — Даже и не мечтай! Я не буду менять твои обгаженные подгузники! Жди временную замену мамаши.
Я перестаю ворчать, когда замечаю, как он внимательно рассматривает мое лицо.
— Не смотри на меня так! Знаю я, что могут эти синие глаза! — Опускаю его обратно в кровать, но вновь услышав скрипучее хныканье, сразу поднимаю обратно. — Нет! Нет! Нет! Не смей орать!
Выбора нет. Если я хочу поспать, придется вспомнить опыт от двух спиногрызов Эстер и все же сменить ему подгузник. Мои сводные брат и сестра частенько подкладывали такие мины, когда я оставался с ними один.
Кладу мелкого на кровать Малинки и начинаю раздевать, пока он издает мягкое кряхтение, пуская слюни. Мерзость. Я добираюсь до эпицентра смердящего аромата и натягиваю на нос кофту, прежде чем расстегнуть подгузник. Малыш начинает размахивать своими короткими конечностями, и это только мешает мне. Я слегка нервничаю и мысленно проклинаю Кейси. Обхватив его ноги, приподнимаю и быстрыми движениями избавляюсь от кулька с дерьмовой начинкой. Тут же поднимаю мальца на руки, чтобы его обгаженная попка не испачкала ничего вокруг и несу засранца в ванную. Закончив все процедуры, я заворачиваю толстопуза в махровое полотенце и, вернувшись в комнату, обессиленно опускаюсь на кровать. Я только что поменял подгузник своему ребенку. СВОЕМУ РЕБЕНКУ! Охуеть можно… Это самое трудное, что было в моей жизни… Чувствую себя сапером, который разминировал целое минное поле…
Вздрагиваю, когда его крохотные пальцы цепляют меня за подбородок.
— Так, приятель, это ничего не значит! И нечего распускать свои ручонки, нежничать не в моем стиле. Тем более с такими мелкими обосранцами.
Маленький ротик расплывается в улыбке, и на пухлых щеках появляются забавные ямочки. И я, сам того не осознавая, отвечаю ему улыбкой и скольжу пальцем по личику.
— Рагнар значит, — внимательно рассматриваю его овальную мордашку, — надеюсь, ты оправдаешь это великое имя. Хотя бы когда вырастешь и перестанешь пачкать подгузники, — произношу, ухмыляясь в ответ на его кряхтения.
Не знаю, сколько я с ним просидел, но в итоге мы как-то незаметно уснули в Малинкиной постели.
Просыпаюсь от ужасной боли во всем теле и осматриваюсь по сторонам. До меня доходит, что я нахожусь в детской кроватке и, откинув голову на подушку, судорожно растираю пальцами переносицу. А когда вспоминаю бессонную ночь из-за крикливого спиногрыза, приподнимаюсь на локтях, чтобы осмотреться по новой, но мелкого в спальне не вижу. От неудобной позы тело ноет еще больше, но, преодолев тягучую ломоту, я все же поднимаюсь. А потом, едва шевеля конечностями, добираюсь до кухни.
— С почином тебя, папаша, — лукаво подмигивает Эстер.
— Я знаю, это все ты подстроила, — тычу в нее пальцем, недовольно ворча себе под нос, и сажусь за стол. — Я еще никогда не был таким голодным, и если ты меня сейчас не накормишь, начну орать не хуже маленького засранца.
Эстер заливисто хохочет, а я откидываю голову и не могу сдержать улыбки. Такое ощущение, что вечность не слышал ее искреннего смеха.
Я стою в дверях больничной палаты и, не решаясь войти внутрь, издали смотрю на спящую Кейси. Ее лицо выглядит спокойно и расслабленно, на прежнюю стервозность нет ни единого намека. Даже непривычно видеть эту бестию в образе миловидного ангела. Золотистые волосы рассыпаны по белоснежной подушке мягкими волнами, и лишь тихое посапывание свидетельствует, что она все еще жива. Я невольно залипаю на ее безмолвно приоткрытых пухлых губах. Сейчас она уязвима как никогда, и мне требуются усилия, чтобы сохранить настрой на серьезный разговор. Веки Кейси начинают подрагивать и, распахнув их, она оглядывается по сторонам. Пытается подняться, но у нее ничего не выходит. В ее испуганном взгляде отражается паника, но когда Кейси замечает меня, на изможденном лице синеглазки мелькает слабая улыбка. Тяжело вздыхаю, понимая, что на этот раз придется проявить мягкость, по крайней мере, ее колдовские глаза принуждают меня к этому. Отталкиваюсь от дверного косяка и медленно прохожу в палату.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — произносит, облизывая пересохшие губы. Я замечаю на столе стакан с водой и, взяв его, помогаю Кейси попить, придерживая ослабленную голову. Она жадно обхватывает трубочку и поглощает содержимое, а после откидывается на подушку и испускает протяжной вздох.
— Не переживай, с ребенком все в порядке. Эстер хорошо за ним присматривает.
— Она ненавидит меня… — с грустью в голосе хрипит блондинка.
— Поверь, твоего мальца Эстер полюбила с первого взгляда. — Подхожу к окну и раздвигаю пальцами жалюзи, делая вид, что не заинтересован в беседе.
— Наверное, потому что видит в нем тебя.
Всем телом ощущаю, как Кейси впивается в меня своими бесовскими глазами, ожидая моей реакции. Но мне нечего ей ответить, и мы оба прекрасно это понимаем.
— Почему ты мне не рассказала обо всем сразу?
Мои слова зависают в воздухе гулким эхом. Я сжимаю кулаки до противного хруста и пытаюсь сдержать нахлынувшую ярость.
— Тебе дали пятнадцать лет, Явор… что изменилось бы, скажи я тебе об этом?
— Возможно, желание свернуть тебе шею было бы меньше. Я имел право знать эту гребаную правду! — рычу утробно, раздирая горло. Рывком разворачиваюсь, но замираю, когда встречаюсь с ее усталым взглядом. Облако злости, которое окутывало меня с ног до головы, моментально рассеивается. Сучка. Даже на грани жизни и смерти эта синяя бездна прошибает меня разрядом воспоминаний.
— Прошу не заводись… — просит она, сжимая простынь в кулак. Такая слабая и беззащитная. Я шумно выдыхаю и присаживаюсь на край койки. Нужно взять себя в руки, сейчас не лучший момент, для выяснения отношений. — Ты сможешь меня простить? — спрашивает, устремляя на меня свои поникшие сапфиры, в которых тлеет боль и светится надежда. На секунду у меня возникает желание смять ее в объятиях, но я отбрасываю эти пагубные мысли, напоминая себе о том, что это самое настоящее проклятье, и к нему категорически нельзя прикасаться.
— Боюсь, что после твоего геройского поступка я не имею права этого не сделать. У тебя, блядь, ребенок! Ты чем вообще думала?
Она отворачивает голову.
— Не знаю… у меня не оставалось времени на размышления.
— Такое ощущение, что у тебя пожизненная нехватка времени.
В ответ она просто молчит. И тут совершенно неожиданно по телу пробегается вихрь покалываний, когда ее ладонь накрывает мою руку.
— Я приняла решение уехать из города. Поэтому, как только меня выпишут, мы больше не доставим проблем вашей семье. Если хочешь, можешь приезжать и видеться с ребенком. — Кейси поворачивается ко мне, и я вновь замечаю ее уставший взгляд. — Я не прошу у тебя никакой помощи. Просто знай, что у тебя есть сын, и мы всегда будем рады тебе. — Последние слова слетают с ее губ дрожащим шепотом, но меня это распаляет еще больше.
— Блядь, Кейси, у тебя всегда в жизни все так просто?
— А что ты хочешь? — Она пытается подняться на локтях, но тут же обратно опускается на кровать и болезненно морщится, испуская мучительный стон. Но сделав судорожный вздох, она продолжает: — Чтобы я тебя умоляла не бросать меня одну с ребенком? — хрипло интересуется. — Явор, я взрослая девочка и знала, на что иду, когда оставила ребенка. Я родила его для себя. Тебе не о чем переживать, обременен ты не будешь. Если появится желание поучаствовать в жизни сына, тебе никто не станет мешать в этом. — Ее тонкие пальцы скользят по моей руке. — Когда обустроюсь, дам тебе свои координаты…