Убей или умри! Первый роман о немецком снайпере
Шрифт:
— А вот это надо отметить, господа, — прерывает скачущего вокруг меня обер-лейтенанта капитан Калле, за горлышко вытягивая из большого кожаного саквояжа бутылку и ставя ее на стол. — Берег для важного случая, а тут как раз такой и подвернулся.
Шнапс плескают в услужливо расставленные ординарцем жестяные кружки, он обжигает горло, но прочищает мозги. Пильке моментально пьянеет и начинает нести всякую чушь.
Сначала он горячо вселяет в нас надежду на скорое окончание войны, причем в Москве. Долго и путано вещает о победе рейха, о величии арийской расы, о могуществе и дальновидности фюрера. Мы не разуверяем «бравого» офицера, чокаемся с ним пустыми кружками и поддакиваем. Калле снисходительно позволяет Пильке опустошать бутылку, посчитав, что обер-лейтенанту надо снять шок после пережитого. Мы с капитаном больше
— Все это часть грандиозного плана! — кипятится Пильке, обводя нас вытаращенными глазами. — Наш фюрер знает, что делает. — Пильке назидательно возносит палец вверх: — Скоро мы будем пить в Кремле! Сталину конец!
Потом обер-лейтенант впадает в отвратительную сентиментальность, глаза его становятся влажными, и он порывается показать нам с Калле фотографию «женушки и деток», забыв, что ее отобрали русские вместе с документами. Пошатываясь, он хлопает себя по карманам и ругается на чем свет стоит.
Опустившись задом на пол и облокотившись на ящик из-под боеприпасов, он опрокидывает в себя новую порцию шнапса. Алкогольная струя, вливающаяся в его глотку, в конечном итоге выводит Пильке на тему женщин.
— А вот мы славянок таскали с собой, да… — мечтательно протягивает он.
— Как таскали? — любопытствую я в надежде отвлечь его от женушки, фюрера и предстоящего парада в Москве, хотя движемся мы не в направлении русской столицы, а от нее.
— Все чертовски просто и удобно, — склабится Пильке. — Брали пять-шесть девок с собой в обоз из какой-нибудь деревни, и вперед — на Восток! Драли мы их, господа, во все дыры, я вам скажу.
— И долго таскали их? — странно крякнув, спрашивает Калле. — Их же надо поить, кормить, содержать.
— Нет, зачем долго? — отмахивается обер-лейтенант. — Когда надоедали девки, мы их в канаву и новых брали. Чего зверье-то жалеть? Много его еще, на всех нас хватит…
Сидящий напротив меня за столом Земмер тихо встает, удаляется в угол, устраивается на лавке и засыпает. Мне треп Пильке тоже порядком осточертел. Терпеть не могу идейных нацистов. Засрали нам мозги, втянули в эту молотилку и продолжают бряцать шпорами, отказываясь поверить, что война проиграна, и весь вопрос лишь в том, где она закончится. Слабо верится, что русские остановятся у границы. Слишком много мы натворили здесь, разозлили медведя, растревожили его берлогу. И в первую очередь это их рук дело — таких фанатичных приверженцев бредовых идей. Они сжигали села, убивали мирных жителей, насиловали, грабили. Сея зло на этой земле, они породили еще большее зло. Что бы делал любой из нас с врагом, сотворившим такое?! Что мы будем делать, когда русские то же самое начнут творить с нашими женами и матерями? Да, я буду сражаться, но только для того, чтобы не пустить их к себе в дом. Ради жены и дочек, ради отца, который, оставшись один после смерти мамы, совсем раскис. А этим сукам, вроде Пильке, все неймется! Эти горлопаны больны, и больны неизлечимо. Сколько из-за них крови на мне самом?! Смогу ли я когда-нибудь отмыться от нее?
— Прозит! — кричит он, осоловелыми глазами глядя сквозь меня. — Мы еще покажем всем этим сволочам-недочеловекам!
То ли шнапс так разогнал мою кровь, то ли злость, накопившаяся за последние месяцы, полезла наружу, но я начинаю жалеть, что спас этого недоумка. Но устроенное Пильке представление длится недолго. Внезапно он сникает, голова его склоняется к груди, а из полуоткрытых губ вырывается храп.
С позволения капитана тоже остаюсь ночевать в избе, ложусь прямо на деревянном полу. У Калле уйма работы, он уходит проверять посты. Обер-лейтенант видит уже десятый сон, и старательно храпит, а мне не спится. Думаю о майоре фон Хельце. Как по-разному можно воспринимать одного и того же человека! Ведь из того, что мне о нем известно, рисуется портрет эгоистичного карьериста, полной скотины. А Калле им восхищается — «благодаря фон Хельцу», «полк устоял». Может, я слишком категоричен, и майор не так уж и плох? Ведь удержал он наших людей от панического бегства. Да, половина полка кормит теперь червей, зато не пустили иванов дальше, остановили. Хм… Калле считает, что наш полк хоть и отошел, но дал время другим полкам подготовиться и выровнять линию фронта. Что наши солдаты показали отличный пример другим, вернули им боевой дух, а это в наше тяжелое время немаловажно… Тьфу… Никуда мы не отошли. Достаточно послушать
Поворочавшись на полу, все же засыпаю. Даже вши не в силах помешать моему крепкому сну. На рассвете меня расталкивает ординарец капитана.
— Налажена связь, вас с рядовым отвезут к месту дислокации полка.
— Спасибо, — благодарю его. Однако как бы я ни беспокоился за своих, уезжать отсюда не хочется. Тут хоть присутствует иллюзия спокойствия. В любой момент могут атаковать русские самолеты, Иванам ничего не стоит прорвать линию обороны, но, черт меня подери, давно я не чувствовал себя так спокойно, как здесь. Возвращаться в ад?! Не хочу, но ничего нельзя поделать. Приходится подниматься и будить Земмера.
Калле все еще нет или он снова куда-то ушел, Пильке так и дрыхнет у ящика.
— Герр капитан приказал доставить вас к месту службы на мотоцикле, — важно продолжает розовощекий ординарец. — Все готово, герр обер-ефрейтор.
Появляется желание треснуть кулаком по его тыловой роже, но, с другой стороны, какое мне дело до этого рядового? Каждый устраивается, как может. А пуля, и я это знал, как никто другой, всегда найдет свою цель. Пора собираться. Выхожу из избы в утренний туман. Поежившись, закуриваю сигарету из любезно оставленной мне капитаном пачки и отправляюсь в отхожее место. Там, у похожих на большие скворечни туалетов, уже толпится очередь из новобранцев. Им непривычна местная солдатская кухня. Отвратительная по качеству, она действует на желудки не лучшим образом. Вообще, диарея — постоянный спутник солдата на этой войне. Сам первое время бегал под кусты каждые пять минут, а потом при первой возможности стыдливо застирывал коричневые пятна. На линии фронта проблема еще серьезнее. Срать в окопах — самое последнее дело, а головы не высунешь. Поэтому в траншеях всегда делаются ответвления в сторону тыла, где и устраивается импровизированный туалет.
После вчерашнего шнапса в голове пусто, ни одна мысль не роится и не отягощает мозги. Присаживаюсь на корточки в ожидании своей очереди, отгоняя от лица огромных сине-зеленых навозных мух.
Тому, что нас на мотоцикле капитан отправляет на передовую, я не удивляюсь. Он знает, что чем больше нас там, тем спокойней ему здесь. Поэтому такая честь и забота.
— Крыса… — бормочу я и зло сплевываю под ноги.
— Герр обер-ефрейтор, рядовой Земмер прибыл в ваше распоряжение, — слышится сверху знакомый голос. Поднимаю голову и вижу моего ученика, вытянувшегося передо мной по стойке смирно. Забавная картина возле очереди в сортир. К тому же одной брючины у него как не бывало, а голая нога плотно замотана бинтом. Тонкая бледная голень уходит в широченное голенище сапога. Я невольно улыбаюсь. Он перехватывает мой взгляд:
— Штаны новые мне выдали, только я их потом надену, не хочу пока пачкать.
Мальчишка… Совсем мальчишка…
— Отлично. Готовься, сынок.
— К чему, герр обер-ефрейтор? — спрашивает он.
— К подвигам, чертеняка, к подвигам… Только сперва посрать надо.
Глава 12
Фельдъегерский «Цундапп» лихо несется по дороге, подскакивая на каждой кочке. Сижу в коляске, задыхаясь от пыли, а Земмер восседает за водителем, крепко вцепившись ему в бока. Передо мной на коляске закреплен пулемет МГ-34. Фельдъегерь так ловко варьирует между ям и обломков техники, что меня мотает из стороны в сторону и приходится постоянно держаться за поручень.
Мы возвращаемся на войну. С каждым километром приближение фронтовой линии ощущается все явственнее. Запах разложения и гари, отзвуки взрывов, резкие трели пулеметов. Сгоревшие остовы боевой техники, разграбленные и брошенные телеги, трупы лошадей и людей по обочинам. Мы едем домой.
Украдкой бросаю взгляд на Земмера. Глаза у парня отрешенные, как у коровы на бойне. Придется вправлять мозги, чтоб не раскис совсем.
Калле, хитрая лисица, простился со мной достаточно сдержанно, но сунул в дорогу пару банок деликатесных мясных консервов, которые получают только самые высшие чины. Я, конечно, не прослезился от такого жеста доброты сердечной, но был искренне рад подарку. На передовой с продовольствием туго.