Убежище
Шрифт:
В свете огня появилось еще больше лиц.
Многие из них были окутаны покрывалом насекомых и у многих также не было глаз. Они были слепы и охотились только по звуку. Сильвия без слов вложила пистолет в мою руку. Рукоятка была такой скользкой от её потной ладони, что я чуть не выронил его.
Главный зомби — я не знаю, как еще его назвать — был массивным голым мужчиной, который, очевидно, потерял свою собственную кожу, потому что был одет в то, что сначала выглядело как рябое бледное пончо, но вскоре оказалось лоскутным одеянием из человеческих шкур, сшитых воедино, а затем пришитых к мышцам и тканям под ними. Оно трепетало
Я выстрелил ему прямо в лицо, а затем всадил еще одну пулю в шею, и он пьяно рухнул на землю, его наспех сшитая одежда/шкура/кожа порвалась. Остальные тут же набросились на него, раздирая, как падальщики. Он был разорван на части, его червивые внутренности вывалились наружу, ребра сломаны и обглоданы, череп раздроблен, а серая слизь внутри поглощена возбуждёнными ртами.
А потом я увидел нечто такое, от чего у меня даже живот скрутило.
К этому моменту я понял, что не смогу сдержать тошноту.
Но я ошибался. Зомби, которые пожирали его, внезапно попятились, спотыкаясь, отползая, разрывая свои глотки и издавая шипящие/чавкающие звуки, а затем они начали отрыгивать то, что только что съели: сгустки червей, чернильную жидкость и тухлое мясо.
Может быть, все-таки было что-то, чего они не могли вынести.
Мы с Сильвией побежали. Я не знаю, куда мы направлялись, но мы были полны решимости добраться туда. Потом что-то врезалось в нас... пара здоровенных зомби, и я услышал, как Сильвия закричала, когда ее утащили в ночь. На меня набросилась червивая, и я, забыв о пистолете, засунутом в штаны, атаковал её с абсолютной яростью. Не думаю, что она была к этому готова. Я набросился на нее, разбил ей лицо кулаками, а затем стал сдавливать её голову, пока она не упала на колени, а я, сцепив руки, одним хорошим ударом раскроил ей череп.
Я был один.
А их – тысячи, и они наступали.
14
Я побежал к стоянке, думая, что если не смогу добраться до входной двери, то спрячусь в какую-нибудь из машин, припаркованных рядом. В худшем случае я найду машину с ключами и буду нарезать круги до рассвета. Но, к моему удивлению, парковка была почти пуста. Я израсходовал остатки топлива в огнемете, чтобы поджарить нескольких приставших зомби, а затем принялся колотить кулаками по облупившейся зеленой стальной двери, взывая о помощи.
Док открыл передо мной дверь и сказал:
– Ради Бога, что ты наделал?
Я выхватил пистолет Сильвии и всадил последний патрон ему в левый глаз. Потом я бросил его на съедение волкам. И пока я это делал, я заметил тысячи мертвых, собирающихся для согласованной атаки.
Я захлопнул дверь, запер ее, и началась осада.
Убежище не было рассчитано на то, чтобы выдержать такой напор.
Двери не были сорваны с петель, их просто снесло. Все дети были заперты в бомбоубежище внизу, но все взрослые были на первом этаже. Времени на то, чтобы организовать оборону, не было. Ни на что не было времени.
Мертвецы прорвались внутрь.
У них были топоры, мачете, ножи, тесаки и заточенные мётлы с
Они не теряли времени даром.
Они набросились на живых. Воздух был наполнен какофонией криков и воплей, люди молили о пощаде, молились богам, которые не слушали... и грызущие, рвущие и скрежещущие звуки живых мертвецов, когда они насыщались. Кровь брызнула на стены, растеклась лужицей по полу. Конечности были сломаны, обглоданы, отброшены в сторону. Людей выпотрошили заживо. Муж Сильвии был выпотрошен мясницким ножом, и когда он открыл рот, чтобы закричать, его собственные внутренности были засунуты ему в глотку.
Это была бойня.
Должно быть, они добрались и до старого доброго Шэкса, но я этого не видел.
Я стрелял из каждого оружия, которое смог найти. Я сражался, убивал и калечил, но всё было безнадежно. Совершенно безнадежно. Столовая оправдала свое название, потому что именно там все были ритуально съедены. Всё вокруг было окрашено красным, эхом отдавались звуки пожирания, тела четвертовали, сдирали кожу, очищали и снова четвертовали.
Я должен был бы чувствовать ужасное, съедающее чувство вины из-за того что натворил, что навлёк на всех этот ужасный кошмар. Но я не чувствовал вины. Ни капли. Смерть надвигалась со всех сторон, пустобрюхая, зубастая, дьявольски прожорливая... Оставалось только выжить или, в случае тех, кто находился в убежище, не выжить.
Я с трудом выбрался из столовой и общих спален, думая только об одном: о детях. Они были заперты внизу, и я должен был спасти их. Все эти эгоистичные придурки-взрослые очень мало значили для меня к тому моменту. Я думал только о детях. Дети, ради которых я жил. Дети, за которых я боролся.
Я метнулась вниз по соединяющимся коридорам, зная, что должен добраться до нижнего уровня прежде, чем это сделает нежить. В руке у меня было только окровавленное мачете, которое я отобрал у зомби. В коридорах, ведущих к лестнице вниз, не было ни души. Я почувствовал странное возбуждение от удачи, но это длилось недолго.
Внезапно в воздухе повисло зловоние, пробившееся сквозь обычную вонь гниения, которая теперь заполонила весь лагерь. Это было сильнее ... сыро, как подземные трубы, забитые древней грязью, как сточные воды, булькающий аммиачный запах мочи.
Я обернулся и увидел Драгну.
Я думал — полагаю, мы все думали, - что Драгна, повелитель зомби, предводитель голодных мертвецов, будет мужского пола, но это было не так. Это была женщина... но я бы не назвал то, что увидел, женщиной. Она приковала к себе мой взгляд, как липкая бумага, мои глаза застыли, липкие от соленых слез и неспособные отвести взгляд от отвратительной разлагающейся массы, которая барахталась в своём собственном мерзком соку.