Убить и умереть
Шрифт:
На всю стену ему понадобилось три минуты. Внизу поднялся легкий шум. Иван понял, что лейтенанты обнаружили его исчезновение и решив, что он попросту слинял с места происшествия, бросились его искать по ближайшим улицам. Он мысленно пожелал им удачи. Как и большинство людей, они мыслили весьма стандартно, на чем и играл всегда Иван, твердо усвоивший, что обычный среднестатистический москвич часто просто не видит чего-то необычного и не укладывающегося в рамки его представления о жизни, даже если смотрит на это в упор. Обманывать таких людей легко, но скучно.
Поднявшись на
Но Иван и не собирался спускаться до самого низа и вступать с ними в драку. Его интересовало окно под крышей, до которого он благополучно и добрался, легко и бесшумно открыв незапертую на шпингалеты раму. Что, ж, решил он, немного повезло и мне. Если бы окно оказалось запертым, пришлось бы слегка пошуметь, но это была бы лишь мелкая задержка на его пути.
Снизу его было практически не видно за выступом стены прямо под окном, выстрелов он не боялся. Охранники подняли бы тревогу и вообще – шум, но Иван от носился к этому философски. Шум так или иначе поднимется обязательно – рано или поздно. Какая же тогда разница – минутой раньше, минутой позже?
Забравшись внутрь здания, Иван на ходу избавился от мешавших нормально ходить по ровному месту «когтей» и сунул их в какой-то попавшийся по дороге ящик. Он знал, что попал в склад декорационного цеха, где хранилось оформление гастрольных спектаклей. Времени у него оставалось, по его расчетам – минуты полторы. Потом действовать придется с учетом того, что Герасимов догадается, что Иван уже сумел проникнуть в театр.
Узким коридором Иван пробежал к колосникам и спустился на нижний ряд, к которому крепились канаты и тросы поддерживающие декорации. На верхнем ряду были закреплены три занавеса. Выбрав трос, проходящий мимо собранного складками занавеса в левой стороне сцены, Иван надел на руки специальные перчатки с очень плотным слоем на ладонях, состоящим из нескольких слоев грудой кожи и взявшись за тонкий натянутый трос, скользнул по нему вниз...
На все это у него ушло ровно пять минут. В тот момент, когда Герасимов, по его расчетам, уяснил для себя, что Иван проник в театр, он уже стоял на сцене и смотрел на беременную женщину, влюбленно смотрящую в зал и придерживающую микрофон рукой. «Что ты один и я одна узнали мы только что...» – пела женщина. Ей вторил мужской голос, но самого мужчину Ивану из его укрытия видно не было.
Иван, честно говоря удивился увиденному, беременных певиц ему прежде видеть не приходилось. Фамилию певицы он вспомнил, хотя имя так и не всплыло в его памяти. Фамилия была какая-то непонятная.
– Варум, – пробормотал он. – Странная фамилия... Почему? Варум? Интересно, это псевдоним или ее настоящая фамилия?
«Пока февраль, как господин, снимает белое пальто...» – пела беременная. Иван сообразил вдруг, что теряет время и с сожаление отвернулся от сцены. За кулисами стояли участники концерта, которым вот-вот нужно было уже выходить на сцену.
– Нет, но это кошмар какой-то! Что они себе позволяют? – возмущалась Лолита из «Академии», которая высокой казалась только рядом со своим партнером. – У нас с Сашей через полчаса выступление на другой площадке, а они перекрыли выход из театра и сказали, что без разрешения генерала не выйдет никто. «И сколько ногам здесь сидеть?» – спрашиваю я его. «Не знаю!» – отвечает. Представляете? «Не знаю!» Он не знает! А я знаю, что если мы не появимся сегодня на финале «Золотого граммофона» на «Русском радио», это в итоге влетит нам в копеечку! Кто будет платить? Он? Этот солдафон в костюме интеллигента?
«О ком это она? – подумал Иван. – О Герасимове, что ли? Да может быть, и о нем, мне-то какая разница? Факт тот, что Герасимов уже понял, что я свой ход сделал, иначе бы он выходы не перекрыл. Теперь его очередь. А потом – посмотрим...»
Он вытащил из своей сумки черный халат, быстро сбросил с себя комбинезон и надел халат, став похожим на рабочего сцены. Достав из сумки белый мешок из грубой капроновой ткани, он сунул сумку с оружием в мешок т взял его под мышку так, чтобы прежде всего в глаза бросалась надпись «Реквизит», которую он сам вывел вчера на мешке фломастером печатными буквами.
Вспомнив, где должен находиться служебный туалет для артистов, Иван выскользнул из складок занавеса и уверенно направился туда. Он поджидал кого-нибудь из артистов, все равно кого, лишь бы был не очень известен, чтобы не бросалось мгновенно в глаза, например, разница между именем Филипп Киркоров и скромной внешностью Ивана. Не говоря уже о том, что он был совершенно не похож на этого самовлюбленного мужа великой жены...
Однако долго ждать было нельзя. Герасимов уже начал, наверняка, обход театра и сейчас прочесывает одно зам другим помещения, которых в театре чертова уйма и все они соединены запутанными коридорами.
Из сортира, возле которого стоял Иван со своим мешком, вышел Леонид Агутин, скользнул по Ивану невидящим взглядом и скрылся за поворотом коридора.
Со сцены доносилось что-то хорошо знакомое Ивану, но фамилию артиста он тоже не мог вспомнить. «Ян... Ян... – вертелось на языке.
– Вот ты, мужик, свистеть умеешь? А? Умеешь свистеть, я тебе спрашиваю? Ну-ка, свисни! Ну, ты, мужик, молодец! Хорошо свистишь! Громко! Будешь свистком от чайника! Понял? ну-ка свисни еще раз... Во! Отличено! Хороший из тебя свисток получился...
В холл перед туалетом вошел какой-то артист, фамилии которого Иван не знал и на вид он был не очень-то примечателен... Помоложе Ивана года на три, а так – самое рядовое лицо...
«Подойдет!» – решил Иван.
Он мог бы переодеться в свой фрак, который принес с собой, но это был запасной вариант, на тот случай, если бы не прошел первый. Иван должен был добыть чужой костюм, чтобы иметь возможность несколько мгновений находиться на сцене, не будучи узнанным ни за кулисами, ни из зрительного зала... Герасимов сейчас уже весь издергался, нервы его – на пределе. Он может открыть огонь в самый неподходящий момент, может вообще опередить Ивана. Тогда – прощай успех всей операции!