Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде
Шрифт:
Наша героиня долго дёргала за шнур звонка, но это не принесло успеха, и только когда она прибегла к стуку, дверь наконец отворилась, и из покоев выглянула недоумевающая хозяйка.
– Это вы стучите? Что вам нужно?
– Я Корде из седьмого номера. Принесла вещи в стирку.
На Луизе было дорогое вечернее платье с кружевами, за спиной у неё горел яркий свет, доносились голоса и звучали клавикорды.
– Какие вещи? Какая стирка? Видите ли, гражданка: я сейчас очень занята. Обратитесь к гарсону или к портье.
– Я была и у того, и у другого, но толку никакого. Теперь я пришла к вам, гражданка, тем более, что вы сами говорили мне, что я могу обращаться к вам запросто и без церемоний.
– Послушайте, дорогая
– Об этой прачке я прекрасно наслышана. Но завтра утром я уйду по делам и в десять часов меня уже не будет.
– Ах, боже мой, какие все это пустяки! – отмахнулась хозяйка, начавшая уже терять самообладание. – Оставьте ваше бельё где-нибудь…
– Где-нибудь? Прекрасно! Я оставлю свой узел у вашей двери. Надеюсь, утром вы не забудете передать его прачке.
Лицо Луизы исказила внезапная гримаса. Она почти вырвала ношу из рук постоялицы и с силой захлопнула перед нею дверь. Мария провернулась и пошла в свою комнату.
Приближалась ночь. В половине десятого вечера наша героиня стала потихоньку готовиться ко сну. Предвечерний отдых ничуть не изменил её обычный режим. Сняв капот, она повесила его в платяном шкафу, надела просторную белую рубаху, ночной чепец, завела часы и положила их под подушку. В гостинице ещё раздавались голоса, кто-то проходил по коридору, хлопали двери, но её уже пробирала зевота. Без пяти десять масляная лампа была потушена, и Корде лежала в постели, накрывшись одеялом.
Так прошёл её первый день в Париже. Не взирая на кое-какие неприятности, в целом этот день можно считать успешным. Правда, начался он с неожиданности: она выяснила, что праздник Федерации отменён, что всему городу известно о федералистском мятеже, и можно подозревать, что Гора усилила охрану столицы. Однако в дальнейшем всё складывалось удачно. Ей удалось увидеться с Дюперре и свести с ним знакомство. Это отнюдь не мало, учитывая его обширные связи и хорошую осведомлённость о происходящем в столице. Разумеется, она не собиралась открываться ни Дюперре, ни кому-то иному, поскольку не рассчитывала на чьё-либо содействие. Но она надеялась, по крайней мере, что получит важную информацию, необходимую в её деле. Знакомство с депутатом обещало быть весьма полезным.
Безусловно, известие об отмене праздника Федерации нарушило её первоначальный план. Она полагала, что до 14 июля у неё имеются три дня неспешной подготовки. Теперь эта дата и все расчёты, связанные с ней, потеряли значение. Но разве это что-то меняет по существу? Разве вождя санкюлотов можно найти только на многолюдных торжествах? В Конвенте, например, добраться до него будет много проще, чем в праздничной толчее, благо заседания происходят, как она выяснила, ежедневно. Тем самым её задача не усложняется, а напротив, упрощается. Теперь, во всяком случае, Мария не должна привязывать свой план к одному дню, к одному конкретному событию. Не события должны определять её поведение, а она сама должна определять события.
Спрашивается, однако: что же мешало ей так думать с самого начала? Ответ прост: неопытность. Плюс наивное стремление к эффекту. Ей казалось, что праздник Федерации в Париже – это лучшее время и место для совершения её подвига. Мысли о предстоящих торжествах на Марсовом поле, где должны собраться парижане и вся Гора со своими предводителями, эти мысли настолько сковали её воображение, что она вовсе не задумывалась о других возможных вариантах. Теперь она понимала, насколько была наивна. И хорошо, что дилетантский план её провалился в первый же час по приезде в столицу! Корде ещё не успела пережить его провал, как уже получила новое направление поиска.
Впрочем, Конвент никуда не денется. Она должна явиться туда хорошо осведомлённой и прекрасно подготовленной. Нужно всё как следует разведать. Излишняя торопливость тоже вредна. Пусть завтрашний день будет посвящён делу Александрины Форбен.
12 июля, пятница
В Париж едут искать счастья. В Париж приезжают, чтобы покорить его. Всех принимает блестящая столица мира: поэтов и генералов, крестьян и эмигрантов, финансистов и мошенников, и воздает каждому так, как ей, столице, заблагорассудится, по её монаршей прихоти. «В Париже потребны люди всякого состояния, и все находят там место, – читаем в одной книжке, изданной в 1789 году. – Одни на всех парусах, другие греблей и баграми снискивают себе пропитание. Впрочем, по какой причине Париж должен иметь больше преимущества, нежели весь мир?»
Париж легковерен и непостоянен как красотка кабаре. Его покоритель может ожидать всего, чего угодно, даже больше того, на что он надеялся. Всё будет дано ему, чтобы быть отнятым в один миг. С одним и тем же человеком Париж может обойтись полярным образом. Сначала он не замечает его долгие годы, несмотря на всё его усердие и труд, потом вдруг в считанные дни превозносит его до небес, торжественно устанавливает его прах в Пантеоне, а ещё через некоторое время брезгливо выбрасывает его из Пантеона в сточную канаву. Париж – ветреный повеса, и поэтому ему никогда не разобраться, кто у него герой, а кто отпетый мерзавец. Одно лишь он знает точно: чтобы соискатель мог на что-либо рассчитывать, он должен обожать Париж, должен ему поклоняться, должен исполнять все его прихоти и быть уверенным, что другого такого города нет и не будет, как нет и не будет более достойного, более высокого поприща. «Париж – это вселенная в миниатюре» – с удовольствием писал Себастьян Мерсье накануне Революции.
Ничего подобного наша героиня не думала. Ничуть не походила она на нагрянувшую в столицу крестьянскую амазонку Теруань де-Мерикур, «красавицу-трибуна, потрясающую народные массы», слишком неуравновешенную, чтобы в конце концов не угодить в сумасшедший дом; Теруань был нужен Париж, она искала в нём счастья и даже открыла салон, куда ходили Мирабо и Дантон, и сильные мира сего. Ничего не было в Корде от ослепительной красотки Валуа де-Ламот, наглой авантюристки, очаровавшей Париж и качавшей деньги, пока палач не заклеймил её как воровку; Валуа нужен был Париж, его блеск и его удовольствия. Мало общего было у Корде и с честолюбивой вдовой Олимпией де-Гуж, оставившей свой родной Монтобан, чтобы прославиться в Париже, где только она и могла прославиться. Сначала Олимпии была нужна Комеди-Франсез, где её наивно-претенциозные пьесы встречали насмешки репертуарного комитета, затем ей были нужны двор, министры, Ассамблея и Якобинский клуб, которым она направляла свои утопические прожекты по всевозможным предметам.
Марии Корде Париж как таковой был не нужен и никакого пиетета она перед ним не испытывала. И хотя некоторые бойкие её подруги давно уже советовали ей явить себя в столице, она не внимала их призыву до тех самых пор, пока у неё не появилась идея, осуществить которую можно было только в Париже. Для нашей героини Париж был всего лишь населённым пунктом и даже чересчур населённым, слишком многолюдным лагерем, в котором ей требовалось отыскать лишь одного человека. Гораздо понятнее звучало для неё другое высказывание Себастьяна Мерсье: «Париж представляет собою пучину, в которой исчезает человеческий род…»