Убить нельзя научить. Пять книг
Шрифт:
Скандр удовлетворенно фыркнул и… рухнул как подкошенный.
Сзади снова заорала Гандалия. Вдруг захлебнулась, словно утопленница, и принялась натужно кашлять водой. Упала, свернулась в позе зародыша и затихла. Крипсы навсегда решили ее проблему с неразделенной любовью, больше похожей на манию. Гандалия умерла в мгновение ока.
Под бешеный гонг сердца в ушах, едва дыша, я припустила быстрее. Туда, к Вархару и Езенграсу.
Помню, как меня пытались удержать студенты и преподы, и совсем не помню, как очутилась в самой гуще битвы.
Один за другим десятки вражеских воинов обугливались и рассыпались в прах без участия Мастгара.
– Малитани! Малитани! Малитани! – завопили крипсы, и плотное кольцо их разорвалось. Отряд Езенграса с Вархаром вырвался из оцепления.
Спустя несколько дней ректор перевел мне истошные крики крипсов. Они нарекли меня «Богиня огня и Хаоса». Что-то мне это напоминало…
Ахнуть не успела, как меня и проректора подхватили таллины, унесли за ворота Академии.
25
…В самую высокую башню, над главным зданием, вел только один лифт. Здесь, надо всеми обитателями Академии, почти в облаках, работали медики.
Я неслась в больничное отделение, не чуя ног, задыхаясь от волнения, боясь не успеть. Как он там? Жив ли? Сильно ли ранен?
Между пальцами проскальзывали молнии, вспыхивали огоньки.
Как же быстро я вошла в полную силу!
Старшекурсники, что выносили нас с Вархаром с поля брани, дружно обсуждали «расцвет» моих способностей. Шептались, что на Перекрестье такое случается сплошь и рядом. Но только спустя несколько лет работы или учебы в Академии.
Наверное, так подействовал страх за мое несчастье, за моего варвара. Или ярость при виде крипсов. А может, и то и другое.
Я не только управляла электричеством, огнем и магнитным полем, как рукой или ногой. Я наконец-то научилась работать с информационным полем! Брала любые доступные для чтения сведения, а не только те, от которых хотелось плакать и смеяться одновременно.
Лифт взлетел до пятисотого этажа в одно мгновение. Даром что и до двухсотого в других корпусах приходилось ехать бесконечно долго. Хотя… Чему я удивляюсь? Чудо-лифт срочно доставлял пациентов к врачам, а врачей – к пациентам.
Перекрестье холла, один в один как на всех этажах вузовских корпусов, задержало меня на секунды.
На дверях висели таблички. «Кафедра исцеления и врачевания». «Больничное отделение».
Я бросилась в больничное отделение. Изо всех сил дернула ручку – и та оплавилась от огненного касания, бесформенным куском бронзы осталась в ладони. Отбросив его в сторону, я ворвалась внутрь отделения.
Разряды, потрескивая, скользили между пальцев, на ладонях плясало пламя.
Пока не успокоюсь, так и будет – пришла информация.
Я точно знала куда идти. Самая дальняя комната, за дверью, увитой рельефными узорами. Вьюны сплетались и цвели, символизируя жизнь.
Внезапно
Я выслушала ректора в пол-уха и рванула вперед. Еще немного! Еще несколько шагов!
У двери в палату я притормозила, тяжело переводя дух.
Вдохнула поглубже, словно ныряла в прорубь, и вошла.
В самом центре комнаты, на постели, где легко раскинулись бы еще трое воинственных скандров, лежал Вархар.
В зеленой пижаме, прикрытый голубой простыней. Такой бледный. Такой неподвижный. Посиневшие губы, впалые глаза.
Я сглотнула слезы и бросилась к кровати своего наказания.
Разряды исчезли из рук, погасли шальные огни. Влага обожгла глаза, защекотала щеки.
Невдалеке от кровати спорили два главных медика Академии. Мастгури и его первый помощник – сальф Либорт Эйль. Либорт нарезал громадные круги. Как всегда, когда нервничал, вдруг поняла я.
Мастгури застыл, сложив руки на животе, и следил за коллегой так, как следит смотритель зоопарка за новой, любопытной зверушкой.
– Я сильнее, я и буду исцелять! – выпалил Либорт, слегка притормозив, и тотчас припустил в другую сторону.
– Ты сильнее, а я умнее, – парировал Мастгури, не сдвинувшись с места. – Я лучше управляю энергией жизни.
Я переводила взгляд с них на Вархара. Казалось, перепалка медиков может стоить проректору жизни. Казалось, каждую секунду синие круги под глазами моего несчастья темнеют, губы бледнеют, а кожа истончается. Я бросилась к медикам, собираясь вставить им мозги на место, даже если для этого потребуются все силы Малитани. Разряды заискрили между пальцами, ладони вспыхнули факелами, у висков зависли шаровые молнии.
Но знакомый, грубоватый голос осадил Мастгури и Либорта раньше меня.
– А ну цыц! – в комнату неторопливо вошел Езенграс.
Только-только загудевшие, лампы у потолка умолкли от его оклика первыми.
Ветер затих за окном вторым – лихой посвист его оборвался, словно выключился.
Третьими замолкли академические медики.
И лишь потом потухло пламя в моих ладонях, пропали разряды, исчезли шаровые молнии.
– Лечит Либорт. Мастгури, у тебя есть срочные дела, – скомандовал Езенграс. – И не стыдно вам выкобениваться, когда Вархар в таком состоянии?
– Он не умрет, – парировал Либорт. – Он не умирает, – поправился то ли для меня, то ли для ректора.
– Еще бы! – оскалился Езенграс. – Если он умрет, я привяжу вас к койкам в отделении для тяжелых симулянтов. А потом вдосталь поиграю на нервах электроукалыванием. Ах, не-ет! – От нынешней улыбки Езенграса умерли бы от разрыва сердца десятки, сотни акул и все динозавры Юрского периода разом. – Я отдам вас Малитари, – и ткнул в меня пальцем.
Врачи посмотрели так, как еще недавно, в холле возле нашей кафедры, смотрели на Мастгури главари драчунов.