Убийца (Выродок)
Шрифт:
Я почувствовал, что она несколько выровняла положение. Но не до конца: мои слова произвели огромный эффект. Суд удалился на совещание. Они вернулись через десять минут, и прокурор объявил взбудораженному залу, что процесс приостанавливается до получения более полной информации.
XII
Я снова окунулся в изнуряюще-монотонную атмосферу тюрьмы.
Моя красивая болтовня помогла мне выиграть время и поколебать «душу и совесть» присяжных. Но я не пытался обманывать себя: с их стороны это было не отступление,
Продемонстрировав сначала высокомерное безразличие к своему процессу и преспокойно позволив им замесить свое судебное тесто, я дождался решающего момента и изложил свою точку зрения — не более того. В психологическом плане моя речь могла взволновать и смутить немало рядовых слушателей. Но в ходе дальнейшего расследования эти волнующие моменты испарятся, как роса на солнце, и я окажусь перед лицом действительности. А действительность такова: меня обнаружили под одной крышей с убитым стариком. Мои возражения разобьют в пух и прах. Мне скажут: я остался в доме, так как считал, что времени еще хватает, и никак не ожидал приезда полицейских с сообщением о «случайной» гибели Бауманна (О, ирония судьбы!). Более того: в моем поступке даже усмотрят бездушие и цинизм. Да уж, хреново мне придется, когда они опомнятся и наберутся новых сил… О, они заставят меня дорого заплатить за мое блестящее выступление! Не простят, что пытался обуть их всех, начиная со своего же адвоката! Вот уж когда все полезет через край: их мудреные словечки, слепленные из мягкого сыра выводы, их мозговая мастурбация, их опыт и карьера…
Однажды утром, после душа, ко мне в камеру приперся охранник. Он держал под мышкой сверток из коричневой бумаги. Бечевку уже кто-то развязывал, и бумагу потом свернули кое-как.
— Вам передача! — объявил цербер.
Передачи мне получать не запрещалось, ведь я все еще оставался в камере предварительного заключения. Однако я слегка оторопел:
— Передача?!
— Да, от вашей девушки.
У меня не было никакой девушки и ни одного родственника, так что я совершенно не представлял, кто мог прислать этот сверток.
Я развернул бумагу. В картонной коробке размером с обувную оказалось полно всякого добра: колбаса, пачка печенья, шоколад, конфеты. Приятно, спору нет… Только без подписи — и это меня слегка озадачивало. Колбасу тюремное начальство разрезало пополам — проверяло, не тот ли это сорт, который с напильниками. Пачку с печеньем вскрыли, шоколад тоже. Не упустили ничего.
Но все выглядело безобидным и вполне съедобным.
В полдень я навернул колбаски. Она оказалась из хорошей свинины и доставила мне массу удовольствия. Потом поел печенья и шоколада.
Вы себе представить не можете, до чего тоскливо проводить время в КПЗ! После нее, конечно, тоже приятного мало… Но сидеть в неведении — хуже не бывает.
Жратва меня на время отвлекла. Даже на приличное время, потому что больным я себя почувствовал только через пару часов.
Началось с колик в желудке.
— Мне срочно нужен врач, — прохрипел я. — У меня отравление: кто-то накормил мышьяком…
По моему виду он сразу понял, что я не прикидываюсь. Рожа у меня стала зелененькая, как майский лужок. Глаза ввалились от боли, желудок горел огнем, на лбу выступил холодный пот.
Я прекрасно понимал, в чем дело. Это был подарочек от малышки Эммы. Лапуля ничего лучшего не придумала, как отправить меня в страну вечных снов и тем самым пресечь все мои поползновения. Ей не нравилось, что я лезу вон из упряжки. Она боялась за свою безопасность и считала, что когда я подохну, ей станет намного легче.
Тюремный врач прибежал в два счета: высокий черт в больших окулярах, корчивший суровую мину, котораяему вовсе не шла. Он взглянул на меня, велел показать язык, осмотрел мои испражнения и помрачнел.
— Немедленно в больницу! — приказал он.
Идти я уже не мог. Пока посылали за носилками, Айболит всадил мне в задницу укол. Потом двое здоровил ухватились за ручки носилок и как бешеные понеслись со мной по коридорам. Я впервые путешествовал таким транспортом, и, честно говоря, предпочел бы железную дорогу!
В «скорой помощи» я все время кряхтел:
— Я должен поговорить с директором! Срочно!
Но в больнице я отъехал. Это произошло как-то незаметно. Когда-то давно я катался на катере по Савойскому озеру, и катер зашел в тоннель из зарослей. Так вот, у меня было точно такое же ощущение. Все проходило медленно и сладко, в наступающих сумерках было что-то величественное. Темнота принесла приятную прохладу, и у меня мелькнула мысль, что умирать, в сущности, не так уж неприятно…
Придя в себя после промывания желудка, я почувствовал невероятную слабость. Но боли уже почти не было: только живот онемел и отяжелел. Я лежал в белой постели и смотрел в окно на кусочек пасмурного неба. Уже пришла весна, но погожие деньки все никак не наступали.
Ко мне подошел мужик, которого я уже где-то видел.
— Как вы себя чувствуете?
— Лучше…
— Вы меня не узнаете?
— Вы директор тюрьмы?
— Да. Кажется, вы хотели со мной поговорить?
— Хотел.
— Слушаю вас.
— Меня отравили…
— Я знаю.
— Нужно отдать на анализ то, что осталось от моей передачи.
— Я уже принял необходимые меры.
— Надо бы выяснить, кто мне ее прислал…
Он едва заметно пожал плечами, и на его лице появилась мимолетная тень раздражения. Он словно говорил: «Ты что, сопляк, учить меня собираешься?»
— У вас есть соображения относительно личности человека, который направил вам эту посылку?
— Да…
— Кто это?
— Она! — буркнул я. — Она, эта сучка паршивая…
Я отвернулся к стене и начал засыпать. Прогулка на катере возобновилась — с ее зелеными тенями и нежным запахом смерти.
Очнулся я ночью. Рядом со мной сидел медбрат и при свете голубоватого ночника читал вечернюю газету.