Убийственная тень
Шрифт:
Он вышел из пещеры и направился туда, где обычно привязывал коня. Это было место, укрытое со всех сторон скалами от ветров и от случайных глаз.
Потрепав по морде Метцкаля, чтобы не шарахался от чужака, он надел на него одно из своих седел, самое легкое, вложил в рот удила и подвел коня к входу. Талена уже поджидала его, обратив взгляд на дорогу.
Элдеро подержал ребенка, пока она садилась в седло. Затем подал ей маленький сверток – свою внучку. Когда Талена уложила девочку в сумку, привязанную к животу, Элдеро протянул ей ружье.
– Возьми. Мне оно ни к чему.
Не говоря ни
Быть может, потому, что сама стала матерью, Талена еще острее почувствовала любовь к отцу.
– Приезжай скорей. Мы будем тебя ждать.
– Добрый путь.
Талена тронула коня, а Элдеро остался стоять у входа в свое тайное пристанище, пока она не бросила ему прощальный взгляд, перед тем как скрыться за деревьями.
Потом он твердым шагом вступил в пещеру и вскоре вышел, держа в одной руке две шляпы, обрывок рубахи и красный платок, а в другой – широкую глиняную чашу.
Все это он свалил на землю и пошел набрать сухих веток на опушке леса. Поломав их, уложил в чашу. Добавил немного пахучих сосновых игл и разжег огонь в этой импровизированной жаровне. Когда огонь весело разгорелся, Элдеро, отрезав ножом от обеих шляп по клочку, держал их над огнем, пока они не занялись. Тогда он бросил их в чашу. Так же он поступил с двумя клочьями платка и окровавленного обрывка рубахи, который вытащил из руки мертвого Малыша Джозефа во Флэт-Филдс. Поглядел на черный дым, окутавший клочки ткани, которые никак не хотели загораться. Из сумки для снадобий он вытащил щепотку желтоватого порошка и посыпал над жаровней. Огонь выплеснулся из чаши, поднимаясь к небу. Цвет дыма мгновенно изменился на грязно-белый, и в воздухе разлился легкий запах серы.
Помешивая прутиком горящие клочки, Элдеро добавил еще серы, чтобы ускорить горение. И наконец в чаше осталась одна зола. Элдеро нашел на земле камень, скругленный с одного конца, и долго, тщательно растирал золу в пыль.
Потом поглядел на результат своих трудов, прислушиваясь к стуку сердца, бухавшего в груди, как барабан войны.
Пепел на дне жаровни в эти мгновения вбирал в себя все естество, всю кровь, и пот, и телесную влагу, которые накопили в себе те четверо – убийцы женщин, стариков, детей.
Нет и не будет им пощады.
Он поставил перед собой глиняную чашу и около четверти часа сидел, скрестив ноги и закрыв глаза, напевно повторяя сквозь зубы слова древней молитвы. Вчера эта мелодия, вытекая из его свирели, достигла слуха Талены. Мелодия была та же самая, а слова молили Шима и Землю-Мать от имени их сына и всех его соплеменников помочь им в воздаянии за свершенное зло.
В уме его проносились образы прошлого, счастливых мгновений, изведанных его народом с начала времен. Образы жизни и охоты, любви и пляски, голубых небес и песка пустынь, гонимого ветром перекати-поля и лесов в их пышной зелени, образы мужчин и женщин, которые свободно жили на своей земле и умерли еще до его рождения.
Вдруг он почувствовал порыв ветра, хотя воздух был необычайно тих. Все его существо закружил какой-то внутренний вихрь, и Элдеро
Потом все разом прекратилось, и время застыло, и сердце перестало отсчитывать мгновения жизни.
Открыв глаза, Элдеро уже знал, что его молитвы дошли.
Он посмотрел на золу, дочь огня, и вспомнил тех четверых. Еще кое-чего недостает.
Он поднял с земли нож, крепко сжал его и заточенным острием сделал надрез на левой ладони. Лезвие оставило глубокую борозду, но никакой боли он не чувствовал.
Из раны тут же выступила алая кровь. Ладонью вниз он подержал руку над глиняной чашей, чтобы несколько капель перемешались с золой.
Вот теперь счеты сведены. Не хватает только одного жеста, чтобы взращенная Землей тень донесла до страдальцев весть о свершившемся правосудии. Вздохнув от тяжкого бремени своего могущества, Элдеро встал и унес жаровню обратно в пещеру.
Глава 32
Одно Перо страшился выйти из укрытия.
Он видел, как женщина с ребенком ускакала на коне, и даже не подумал ее задержать. С ребенком она не сможет ехать быстро, и догнать ее не составит труда. И ружье ей не поможет – убить ее так же просто, как сделать любое черное дело.
Пещеру в горах он нашел очень быстро. Когда проснулся ночью в лощине с раздутым мочевым пузырем и пересохшим от выпитого виски горлом, первым делом стал нащупывать на земле шляпу.
Шляпы не было. Он уселся на землю и стал тупо озираться вокруг. Несмотря на винные пары, он точно помнил, что прикрыл ею лицо, прежде чем провалиться в сон. Одно Перо скосил глаза на Уэллса: и его шляпа пропала. Уэллс никогда не прикрывал ею лицо от ночной росы, он пуще глаза берег свой головной убор. Каждую ночь вешал шляпу на луку мексиканского седла, которое клал себе под голову вместо подушки, а днем то и дело стряхивал рукавом пыль с серебряного позумента.
Но сейчас на луке седла ничего не висело.
Красный платок Скотта Трумэна, которым тот спьяну под общий хохот размахивал, изображая скальп, тоже куда-то исчез. Скотт завалился спать, крепко сжав его в кулаке и бормоча невнятные угрозы в адрес того, кто посмеет тронуть его трофей.
И вмиг все прояснилось в голове у рябого индейца.
Он взял винтовку, поднялся, напряженно вглядываясь во тьму за световым кругом костра. Стволом он легонько ткнул в бок Уэллса, который спал слева от него. Уэллс тут же открыл глаза и не выказал никакого удивления: он всегда начеку. В голосе нет и намека на недавние возлияния:
– Что?
– Здесь кто-то был.
Из-под одеяла сразу высунулась рука, сжимавшая ремингтон. Сквозь зубы Уэллс сплюнул ругательство, и в следующее мгновение оба уже вскочили на ноги, готовые к перестрелке. Это был просто условный рефлекс. Оба отлично понимали: если кто-то приходил сюда и имел возможность убить их во сне, когда они были беззащитны, но не убил, то едва ли он еще слоняется где-то поблизости и станет стрелять, когда они проснулись и начеку.
Индеец поджег прутик, переступил через трубно храпящего Оззи и побродил вокруг, высматривая что-то под ногами в свете своего факела.