Убийственный призрак счастья
Шрифт:
– Ладно, я объясню. А рабби Давид мне поможет, я не специалист… Итак, о чем говорит нам «диббук»? Будем пока что называть его так, хотя рабби Давид уже объяснил мне, что здесь имел место сеанс психотерапии, а вовсе не изгнание чужой души. Он говорит о том, что страшно падать под колеса, что страшна смерть. И еще он упоминает родные руки. Родную кровь! И между словами о смерти под колесами и о родных руках произносит: «Убийство!» – Натаниэль повернулся к раввину, но его опередил инспектор:
– Там еще говорится о старшем сыне. Я понимаю, что ты имеешь в виду – этот, как ты его называешь, диббук называет своего убийцу. Предположим. Примем твои правила, хотя я пока что нет очень… Ладно. Но ведь получается,
Натаниэль засмеялся.
– А-а, заметил? – он возбужденно потер руки. – То-то и оно, что не так! Твои слова будут справедливы, если мы действительно слышали голос умершего Йоэля Хаскина. Но ведь я уже сказал, что перед нами – сеанс психотерапии! Перед нами – больная женщина! Да простит меня присутствующий здесь рабби Давид, но я не считаю возможным давать мистические толкования уголовному делу, каким бы странным оно ни казалось на первый взгляд. Впрочем, вы ведь и сами говорили, что, по крайней мере, данный случай не содержит никакой мистики. Так чей же голос сообщал нам об убийстве Хаскина, рабби Давид?
Погруженный в глубокую задумчивость господин Каплан очнулся.
– Что? Ах да, конечно. Разумеется, с нами говорила сама больная, ее второе «Я»… – он хлопнул себя по коленям. – Непостижимо! Я понял, что вы имеете в виду! – рабби Давид вскочил со своего места и возбужденно забегал по комнате, то и дело натыкаясь на сидящих. Те предусмотрительно поджимали ноги.
– Ну да, ну да, – бормотал Каплан-младший. – Вы совершенно правы, это же типичная картина…
Далее на собравшихся обрушился поток специфических терминов, часть из которых относилась к медицине, часть – к Каббале. Из всего этого Розовски понял лишь, что, поставив своим подозрениям психологический блок, заперев их в подсознании, Юдит Хаскин подложила под собственную психику сильнейшую бомбу замедленного действия.
– Понимаете, она испытывала чувство вины перед погибшим. В первую очередь, за то, что не рассказала полиции о том, чему стала свидетельницей. Фактически скрыла, – объяснил рабби Давид, не замечая, что как раз Натаниэль, обнаруживший все это, не нуждается в особых объяснениях. – Сильнейшее эмоциональное воздействие. В то же время, ее тайна требовала выхода. В конце концов, Супер-Эго – подсознание – как бы создало Альтер-Эго – второе «Я» госпожи Хаскиной, оформившееся в ее восприятии как вернувшаяся душа покойного мужа. Госпожа Хаскин в бреду выкрикивала слова, казавшиеся бессмысленными и бессвязными…
– Да-да, – подхватил Розовски, – насчет смерти и убийства, насчет родной крови и родных рук. Если все это расставить по местам, мы получаем сообщение о том, что Йоэль Хаскин принял смерть от собственного родственника!
– Я этого не заметил, – признался рабби Давид. – И ведь я знал, что она была свидетельницей гибели мужа. Но мне все это казалось бредом! А на самом деле, это вполне четкие указания госпожи Хаскин, то, что она всячески старалась забыть, от чего поставила нечто вроде психологического блока. Она более всего боялась, чтобы ее подозрения в адрес ближайшего родственника не стали достоянием других. Но в результате случайной телевизионной провокации произошел надлом! Слом психологического барьера! И она начала рассказывать о происшедшем, о том, что видела собственными глазами – в бессвязной форме, в форме бреда, во время обострения ее психического заболевания… – он остановился. – И ведь правда, я только сейчас сообразил: диббук – то есть, второе, тщательно подавлявшееся второе «Я» Юдит Хаскин указывает как на виновника именно на родственника, на родного брата! Видимо, она узнала машину. Блестящая догадка, господин Розовски! – с уважением сказал он. – Ее следует описать и опубликовать. И я непременно это сделаю. С вашего, разумеется, согласия.
Натаниэль тут же не без
– Не буду повторять то, что вы уже знаете, – продолжил он. – Приступ Юдит всколыхнул эту историю. Рабби Элиэзер, судя по всему, сделал правильные выводы относительно причин обострения. Особенно если учесть, что он провел еще и несколько сеансов гипноза с Юдит. В тот злосчастный вечер он собирался встретиться с Игалем… – тут Розовски на мгновение прервался и вопросительно взглянул на инспектора.
– Да, – Ронен Алон кивнул. – Я уже спрашивал парня. Он действительно собирался встретиться в тот вечер с раввином. По словам Игаля, у рабби Элиэзера были для него очень важные сведения. Игаль даже договорился с напарником, чтобы тот вышел в ночь, поработал за него. Но, по словам Игаля, в последний момент напарник отказался выйти. Сказал, что у него кто-то там заболел, что он едет в больницу. Игаль сказал, что напарник предупредил не его лично, а позвонил домой, где в тот момент находился Дов Ливни. Вот дядя и передал Игалю, чтобы тот отменил встречу с раввином.
– Он отменил?
– Через дядю, – с невеселой усмешкой ответил инспектор. – И напарник ничего не отменял, мы проверили. Это Игаль, как он утверждает, передумал.
– И об этом он тоже узнал от дяди, – подхватил Розовски. – Все понятно. Узнав от ничего не подозревающего Игаля о предстоящей встрече, Дов Ливни постарался сделать так, чтобы встреча не состоялась. Ибо он был единственным, кроме рабби Элиэзера, из присутствующих на церемонии экзорцизма, кто понял истинный смысл сказанного «диббуком», то бишь – его собственной сестрой. Вернее, встреча состоялась, но не между раввином и Игалем, а между ним и раввином. Результат этой встречи нам, увы, хорошо известен. Дождавшись, пока раввин вошел в синагогу, Ливни пробрался туда же через окно в соседнем здании. Вы осмотрели рамы? – спросил он инспектора. – Там можно видеть, что крепления недавно ослабляли. Это сделал Ливни в тот вечер. Что, в конечном итоге, его погубило, – добавил Натаниэль, мгновенно помрачнев.
– Зато спасло тебя, – заметила Офра.
– Это верно, – Розовски поправил шейный платок, скрывавший следы от железной хватки убийцы. – Так вот, понимая, что его могут увидеть после совершения преступления – а он вернуться тем же путем, то есть, через окно, не мог, – Дов Ливни оделся в черный сюртук и широкополую шляпу. Они с рабби Элиэзером были примерно одного роста и сложения. Затем постарался сымитировать ограбление – взломал один из шкафов и похитил первый попавшийся свиток, после чего повыбрасывал из стеллажа книги.
– А что же Дани Цедек? – спросил Маркин, все это время молча слушавший.
– Ну, тут все было гораздо проще. Ливни решил разделаться одним махом и с давней жертвой своих делишек, ходившей по улицам Кфар-Барух немым укором. Тем более, что, как на грех, как раз тогда же Пеле встретился с давней своей любовью. И, как я полагаю, узнал от рабби Элиэзере о сыне… Что же решает Ливни? Посадить возможного свидетеля руками полицейских, да и дело с концом! Именно он был тем самым социальным работником, который явился в отсутствие Пеле к его матери и улучив момент оставил в стенном шкафу пакет с украденным в синагоге свитком. Дальше ему оставалось только позвонить в полицию, – Розовски обогнул стол и опустился в кресло. – Что касается алиби Цедека, то он просто не хотел подвергать Юдит Хаскин допросу в полиции. Он ведь уже знал о трагедии, случившейся в прошлом году. Знал и о том, что Юдит следует избегать нервных потрясений… Что же. Надеюсь, я все объяснил. Больше сказать нечего… – он повернулся к Каплану-младшему. – Боюсь, я не смогу принять от вас деньги, рабби Давид. Я ведь не столько разоблачил преступника, сколько стал виновником его гибели.