Убийство-2
Шрифт:
— Тем не менее я аплодирую администрации за политическую смелость, с которой она взяла быка за рога, — вещал Краббе. — И оппозиция не сумела противостоять нашему альянсу. Народная партия… — Легкая гнусавость, присущая его голосу, переросла в завывание. — Народная партия ставит своей главной целью защиту наших свобод. Мы не позволим средневековым фанатикам топтать их…
Бук отметил, что кое-кто в аудитории начал проявлять признаки нетерпения и беспокойства.
— …мы не будем молча смотреть, как плетут свои заговоры паразиты из
Журналисты больше не смотрели на Краббе. Все они направили недоуменные взгляды на Бука, и он знал, какой вопрос ему хотят задать, потому что сам спрашивал себя о том же: почему он продолжает слушать этот бред? Неужели он думает точно так же?
— …Мы пойдем на самые суровые меры, чтобы искоренить подобные организации! — крикнул Краббе так рьяно, как будто находился на митинге собственной партии. Его худосочный кулак стукнул по столу. — Те, кто стремится подорвать столь дорогие нашему сердцу принципы, узнают наконец, что их деятельность не останется безнаказанной. Наши христианские ценности не будут втоптаны в грязь. Никому не удастся…
Бук больше не мог смотреть им в глаза, поэтому он уставился на серебряный кувшин для воды, стоящий перед ним на подносе. С округлого бока на него глянуло его собственное несчастное пухлое лицо — лицо не политика, а фермера. Лицо человека, который, управляя в Ютландии поместьем, говорил то, что думал, а не то, что хотели услышать от него другие. И только такие отношения он считал правильными.
— А теперь… — Краббе заканчивал пламенную речь, последнюю часть которой Бук, к своему большому облегчению, пропустил мимо ушей. — А теперь я снова передаю слово министру юстиции, и он подробно ознакомит вас с антитеррористическим законопроектом, подготовленным совместно с Народной партией.
Бук как завороженный смотрел на свое отражение в кувшине и думал о жене и дочерях. Думал о Ютландии, где все решения казались такими очевидными, где отличить доброе от злого и хорошее от плохого было так же просто, как выделить заболевшую корову или поле, которое нуждается в удобрении.
В зале воцарилась тишина. Он ощущал на себе жар десятков взглядов. Кто-то подталкивал его под локоть, и Бук не сразу понял, что это Эрлинг Краббе пытается вывести его из ступора.
Очнувшись, Томас Бук еще раз вгляделся в свое лицо на блестящей металлической поверхности и понял, что должен сделать.
— Да, это никуда не годится, — проговорил он и поднялся.
Рукой он задел кувшин, который, падая, опрокинул два полных стакана. Не обращая внимания на учиненный на столе погром, Бук объявил в микрофон:
— Сожалею, но пресс-конференцию придется на этом закончить.
Все были настолько ошарашены его заявлением, что не прозвучало ни единого вопроса.
— Вот так. — Он стиснул пухлые пальцы. — Комментариев не будет.
Краббе сидел с разинутым ртом и не мог вымолвить ни слова. Бук изо всех сил старался
— Прошу меня извинить, дамы и господа. У меня срочное дело. До свидания.
С этими словами Томас Бук скрылся у себя в кабинете.
Через час Герт Грю-Эриксен вернулся на Слотсхольмен и направился прямиком к Буку. Охранники в одинаковых серых костюмах едва поспевали за ним.
Плоуг пытался втолковать Буку дисциплинарную процедуру увольнения Карины. Бук не слушал.
— Я оставлю вас, — торжественно провозгласил чиновник при появлении премьер-министра и прикрыл за собой дверь.
Грю-Эриксен еще не снял пальто.
— В последний раз я был здесь на пятидесятилетием юбилее Монберга, — заговорил он, прохаживаясь вдоль стен. — Эти портреты ваших предшественников должны напоминать министру королевы о возложенной на него ответственности.
— Напоминают, — признал Бук. — Знаю, это выглядит странно, но если вы уделите мне…
Щегольски одетый седой политик обернулся на него с разгневанным видом. Добродушный дядюшка бесследно исчез.
— У вас есть хотя бы отдаленное представление о последствиях вашей выходки?
— Я отлично представляю себе последствия плохих законов.
— Из-за вас правительство оказалось в глубоком кризисе.
— Мы не знаем, связаны ли убийства с терроризмом, поэтому нельзя использовать эту версию для продвижения законопроекта. Монберг…
Грю-Эриксен жестом заставил его замолчать.
— Сколько можно сваливать все на Монберга? Зачем вы постоянно возвращаетесь к грязным сплетням?
Бук поклялся себе, что сохранит самообладание во что бы то ни стало. Он подошел к столу, нашел нужные документы.
— Это не сплетни. Мы нашли письменное доказательство. Вот… — Он протянул Грю-Эриксену документы, но тот даже не шелохнулся. — Ну что ж, — сказал Бук. — Тогда я сам расскажу вам то, что нам известно. Монберг встречался с первой жертвой. Она была адвокатом и хотела, чтобы Монберг помог ей в пересмотре одного военного уголовного дела. О неоправданной жестокости.
— О чем это вы?
— Убитые солдаты были связаны с тем расследованием, проходили по нему свидетелями. Их отряд обвинили в расправах над мирным населением в Афганистане.
Грю-Эриксен как будто немного смягчился. Он приблизился к столу и стал перебирать материалы дела.
— Все обвинения были сняты, но их рассказу о том, кто убивал мирных афганцев, никто не поверил, — продолжал Бук. — Адвокат была недовольна решением военной прокуратуры. Она передала Монбергу материалы дела. Через нять дней ее убили.
— Как вам удалось найти эти материалы?
Бук развел руками:
— Сами мы бы их не нашли. Это Монберг отправил их почтой на несуществующий адрес. Он сделал так, чтобы через некоторое время письмо вернулось сюда, в министерство. И оно вернулось, перед началом пресс-конференции.