Убийство Михоэлса
Шрифт:
Здесь и нашел его Вениамин Зускин.
— Ты зачем сюда залез? — закричал он. — Тебя ищут по всему театру!
— Тсс! — остановил его Михоэлс. — Тише. Здесь нельзя говорить громко.
— Почему?
— Встань сюда. А теперь посмотри вниз. Кем ты себя чувствуешь?
Зускин сразу все понял.
— Богом.
— Да, Богом. А в Божьих имениях не кричат. Отсюда можно только провозглашать. Желательно благие вести. Ты принес мне благую весть?
— Звонил Лозовский. Просил тебя позвонить.
— Не думаю, — ответил Михоэлс. — Нет, не думаю… Как ты думаешь, Сталин антисемит?
— Говорят, да… Почему ты об этом спросил?
— А я думаю — нет. Антисемит — это человек, который ненавидит евреев. Ненавидят равных. Я, Сталин, считаю евреев равными мне?
— По-твоему, и Гитлер не был антисемитом?
— Может быть. Он использовал евреев. Для объединения нации. Хотел бы я знать, как намерен использовать евреев Сталин.
— Слушай, что ты несешь? Куда тебя заносит? Что происходит? Я ничего не понимаю! И мне все время страшно. Я все время чего-то боюсь!
Михоэлс вновь поднес палец к губам.
— Тсс!.. Странная все-таки вещь театр… Вон пришел монтировщик дядя Гриша. По-моему, снова пьяный… Публика считает людей театра богемой, разгильдяями. А между тем театр — механизм высочайшей организации. Шестьдесят человек обеспечивают выход спектакля. Один-единственный не придет или напьется — и спектакля не будет. Мог бы в таких условиях работать хоть один завод?
— Любого можно заменить, — возразил Зускин.
— Если успеешь. И не любого. Исполнителя главной роли не заменишь, если нет второго состава… Как ты поступаешь, если тебе предлагают роль в пьесе, которая тебе не нравится?
— Странные вопросы ты задаешь. Отказываюсь от роли.
— А если нет другого актера на эту роль?
— Значит, спектакля не будет.
— Значит, спектакля не будет, — повторил Михоэлс. — Значит, не будет… Ладно, давай спустимся на грешную землю. Скажи помрежу, чтобы отправили дядю Гришу спать. И пусть вызовут замену. А я пойду позвоню Лозовскому.
Михоэлс вернулся в свой кабинет, посидел над телефоном, но звонить не стал. Он догадывался, о чем ему скажет Лозовский. И не знал, что ему сказать в ответ.
Он вышел из театра, чтобы ехать на «Мосфильм». И вдруг понял, что ему вовсе не нужно сидеть в монтажной, чтобы увидеть финальную сцену «Падения Берлина».
Он сел на скамейку и прикрыл глаза. И спустилась с небес огромная стальная птица. И появился генералиссимус Сталин в белоснежном мундире.
Великий Сталин.
Недоучившийся семинарист.
Михоэлс стиснул рукоять трости. Он нашел ответ.
Ну конечно же! Как он сразу не понял?
Снизошедший с небес.
В белоснежных ризах.
Мессия.
«Не мир я вам принес, но меч!..»
Михоэлс
«Жидовская образина, ты больно далеко взлетел, как бы головка не слетела».
На другой день Лозовский позвонил снова. Но по телефону говорить ничего не стал. Лишь сказал:
— Буду через десять минут. Выйди.
Ровно через десять минут возле театра остановился черный правительственный «ЗиС». Лозовский выбрался из машины, пожал Михоэлсу руку. Кивнул:
— Пойдем погуляем.
Пошли по Малой Бронной, пустынной в это рабочее время дня. Ветерок гнал по асфальту красные кленовые листья.
— Вчера я был у Молотова, — проговорил Лозовский. — Он просил передать тебе, что ждет ответа. Дал понять, что ответ нужен срочно.
— В чем срочность? — спросил Михоэлс.
— Я полагал, что это мне объяснишь ты. И что за ответ.
— В какой стадии находятся переговоры по плану Маршалла?
— Почему тебя это интересует? — удивился Лозовский.
— Для расширения кругозора.
— В промежуточной. Ожидаем приезда американской делегации. Для детального обсуждения.
— В Москву?
— Да, в Москву.
— Когда?
— Точный срок еще не установлен. После Нового года. Где-то в конце января.
— Делегацию возглавляет Гарриман?
Лозовский остановился и внимательно, сверху вниз, посмотрел на Михоэлса:
— Ты и это знаешь?
— Предполагаю.
— Да, Гарриман. Для нас это хорошо. У него репутация «голубя».
Михоэлс усмехнулся:
— Никогда не любил голубей. Выходит — не зря.
— Ты так и не объяснишь мне, в чем дело?
— Извини, Соломон Абрамович. Нет.
— Почему?
— Почему?.. Когда-то мы пили у меня дома польскую водку «Выборову», ты запретил мне выносить на обсуждение президиума ЕАК наше письмо о Крыме. Ты сказал: «Давай их побережем». Помнишь?
Лозовский кивнул:
— Помню.
— Поэтому я ничего и не расскажу. И когда тебя спросят: «Гражданин Лозовский, о чем вы вели переговоры с гражданином Михоэлсом 26 октября 1947 года в 14 часов, прогуливаясь по улице Малая Бронная?» — ты ответишь: «Гражданин следователь, в указанный вами день я не вел никаких переговоров с гражданином Михоэлсом. Я лишь передал ему слова товарища Молотова о том, что товарищ Молотов ждет ответа. О каком ответе шла речь, я не знаю. Гражданин Михоэлс мне ничего не сказал». Вот так ты ответишь. С чистой партийной совестью.