Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
– Не факт, - возразил я. – Почём ты знаешь, что нас везли сюда именно четыре дня, а не три, не пять и не шесть? Нас же всё время держали в этих проклятых мешках, в которых день было не отличить от ночи. К тому же почти не давали есть. Время тянулось, я потерял счёт дням.
– Я не потерял. Говорю тебе, от гробницы Базилиуса до этой треклятой дыры, где бы она ни находилась, нас везли четыре дня.
– С чего бы это я потерял счёт дням, а ты нет?
– Тебя же по голове ударили. Вот у тебя всё и перепуталось. Может, поначалу ты вообще был оглушён и не мог сообразить, что творится.
– У меня в голове было
– Папа, сколько можно. Не было у нас шанса. Ни малейшего. Мне в бок уткнули острие ножа, да и тебе тоже. И ножи не убрали, пока мы не отъехали от городских стен.
– А ты уверен, что мы выехали именно через Родниковые ворота?
– Уверен. Я слышал…
– Да, помню. Кто-то спросил, где улица Ювелиров, и ему ответили: «Прямо, а потом направо».
– Точно. Значит, мы как раз выезжали из Родниковых ворот на Фламиниеву дорогу, а она ведёт на север.
– Через Марсово поле, - задумчиво сказал я. – Мимо палаток для голосования. Вокруг них, наверно, всё уже травой поросло.
– И как раз мимо виллы Помпея на Пинцианском холме. – Эко грустно усмехнулся. – Может, Великий смотрел на нас с балкона и думал: «От этих мешков луком шибает за милю. Странно, куда можно везти из Рима столько луку. И почему Сыщик с сыном как сквозь землю провалились?»
– Вряд ли Помпей вообще думал о нас. Разве что сам всё это и устроил. – Я принялся мерить шагами яму. – А телега ехала и ехала на северо-запад, пока я счёт дням не потерял…
– А я не потерял. Четыре дня, папа. Не больше, не меньше. Я помню точно.
– Всё равно. Надо взять эти первые четыре отметки в скобки. Мы ведь не можем ручаться…
– Я могу. Если ты опять нарисуешь скобки, я их просто сотру.
Собственно, упирался я лишь для виду. Мы спорили раз в сотый, не меньше. Просто о чём ещё говорить в яме, верх которой забран решёткой. Шёл сороковой день нашего плена – или всё-таки только тридцать седьмой? Как определить точно?
Взяв палочку, которой Эко делал отметки, я пририсовал каждой из трёх первых отметок скобки.
– Теперь считаем те, в которых сомневаться не приходится. Получается…
– А, чтоб тебя!
К хлебу, отложенному со вчерашнего дня, подбиралась крыса. Эко кинулся к ней и топнул ногой.
– Кыш отсюда!
Зверёк с писком метнулся прочь и скрылся в щели, которую мы вот уже несколько дней безуспешно пытались забить землёй.
– До чего обнаглели, проклятые твари! – Эко снова уселся. – Уже среди бела дня шныряют тут. Раньше хоть света дневного боялись.
– Ну, не сказать, чтобы тут было так уж светло.
– Я поднял взгляд к решётке, сквозь которую проглядывала крыша – к счастью, дырявая, так что в яму всё же проникал свет. Яма, в которой нас держали, была вырыта в земляном полу какого-то заброшенного строения. Неровные стены были сложены из камней и утрамбованной земли. Решётка, преграждавшая нам доступ к свободе, была гораздо шире ямы, которую прикрывала – мы убедились в этом, пробуя копать во всех направлениях и неизменно натыкаясь на железные прутья. Подпрыгнув, мы могли уцепиться за решётку – это, по крайней мере, давало нам возможность каждый день упражнять руки, чтобы вконец не ослабеть. Я даже сумел просунуть голову между прутьями, но мне мало что удалось разглядеть.
– Пусть лучше шныряют днём, чем ночью.
– Ночью в яме было темно, хоть глаз выколи. Тусклый свет звёзд сквозь дыры в соломенной крыше не в счёт; при нём всё равно ничего не разглядишь. В темноте писк и царапанье когтей сводили с ума. – Что с них взять – голодные.
– Не они одни.
– Да уж. Я слышу, как урчит у тебя в животе. Съешь-ка ты эту чёрствую краюху, пока её крысы не слопали.
Наши сторожа приносили нам хлеб по утрам; но бывало, что они пропускали день. Наученные горьким опытом, мы стали приберегать часть хлеба – на случай, если назавтра нас оставят без еды. Для крыс хлеб был неизменным предметом вожделения, хотя прежде они при дневном свете не показывались.
– А который час, как ты думаешь? – нерешительно спросил Эко.
– Полдень примерно – если судить по свету. Может, они сегодня не появятся.
Может, они вообще больше не появятся. Эта жуткая мысль не раз закрадывалась мне в голову, да и Эко, наверно, тоже; но вслух ни он, ни я этого не говорили. Что, если они попросту бросили нас здесь? Предоставленные самим себе, мы сможем без помех рыть лаз под стены конюшни; но надолго ли у нас хватит сил без еды и воды? Мы находились в руках неизвестных. Можно сказать, что о нас заботились: почти каждый день спускали в яму хлеб и воду, столько, чтобы хватало не только напиться, но и умыться; раз в несколько дней даже вытаскивали и опорожняли ведро, в которое мы с Эко справляли нужду. Но о намерениях своих сторожей мы могли только гадать. Почему они не прикончили нас и не оставили на дороге, как Давуса? Зачем увезли так далеко от Рима? А может, мы вовсе и не так далеко? Может, всё время езды, которая, по уверениям Эко, заняла четыре дня, нас возили взад-вперёд, чтобы сбить с толку? Для чего нас держат здесь? Что собираются с нами сделать? Кто, в конце концов, эти люди, которые схватили нас и держат в этой яме?
– Сорок дней! Помнишь, Бетесда…
Стоило мне произнести её имя, как у меня перехватило горло. Бетесда и Диана – что с ними? Страх за них не давал мне покоя. Я пытался не думать о них; но это было выше моих сил. Да и о чём ещё думать в вонючей яме?
– Помнишь, Бетесда рассказывала старинную еврейскую легенду, слышанную от отца – о праведном человеке и великом потопе? Тот праведник построил большую лодку и взял на него каждой твари по паре. И начался дождь, он лил сорок дней и сорок ночей подряд. Представляешь, сорок дней в лодке, теснота и вонь от всех этих животных, болтанка, а с неба льёт и льёт, и на тебе нет сухой нитки…
– Ему хотя бы голодать не пришлось, - заметил Эко, у которого в животе опять заурчало. – У него были все эти животные, которых он мог забивать и есть.
– Не знаю, не знаю. Животных он вроде взял, чтобы сохранить. Хорошо хоть, погода стоит более-менее сухая, а то бы нас затопило.
Что верно, то верно. Когда однажды ночью случилось гроза, то сквозь дыры в крыше на нас лило, как из ведра, и мы оказались в луже.
– Нам ещё повезло, что ни ты, ни я тут не заболели.
– Это как сказать, папа.