Убийство на родео
Шрифт:
– Разойдитесь! – крикнул я.
Она повернулась на каблуках и с вызовом посмотрела на меня, словно призывая подойти поближе.
Я подошел.
– Вы – законченная идиотка, – сказал я, подойдя к ней вплотную. – Бросьте это настроение. Будьте серьезней!
– Она думает, что это я убил его, – сообщил Кэл. – Я пытался объяснить ей, но она…
Она зажала ему рот своими руками. Он взял ее руки в свои и отвел их.
– Он знает обо всем. Я ему рассказал.
– Кэл! Ты не мог! Ты не должен был!..
Я схватил ее за локоть и повернул лицом к себе.
– Если вы хотите и
Она закусила губу. Повернула голову, чтобы посмотреть на Кэла, потом еще раз, чтобы посмотреть на меня, и двинулась прочь. Один медленный шаг, потом еще, наконец, она исчезла – и как раз вовремя. Едва она зашла за первое вечнозеленое дерево, как раздался звук открывающейся двери, и я повернулся, чтобы поздороваться с вновьвошедшим.
Это был полицейский.
Глава 3
Даже когда я получаю свою полную порцию сна – восемь часов, – я не могу прорваться сквозь пелену утреннего тумана, пока не опустошу обязательную чашку кофе. Но когда восемь сокращается до пяти, как это было прошлой ночью, мне приходится продвигаться в ванную на ощупь.
Вернувшись домой в пять утра и оставив Фрицу записку, что буду завтракать в десять сорок пять, я поставил будильник на десять часов. Это казалось разумным. Но все неприятности с будильником состоят в том, что все, кажущееся разумным в момент его включения, выглядит верхом абсурда, когда он звонит. Прежде, чем разомкнуть глаза, я некоторое время лежал, пытаясь найти альтернативный вариант, но отказался от этих попыток, как только смог сообразить, что в одиннадцать часов Вульф будет в кабинете.
Через сорок минут я спустился двумя этажами ниже, вошел в кухню, пожелал Фрицу доброго утра, взял из холодильника свой апельсиновый сок и сел за столик, где на подставке лежал мой экземпляр «Ньюс». Фриц, который знаком с моим утренним туманом не хуже меня и никогда не пытается говорить сквозь него, перевернул колбасу и разжег огонь под сковородкой для лепешек.
Убийство Вейда Эйслера с помощью лассо, происшедшее в доме Лили Роуэн, занимало первую страницу даже такой газеты, как «Ньюс». Однако там не было никаких новостей для меня, ничего такого, о чем бы я не знал. Вчера я провел пять часов на месте преступления в окружении персонала из Бюро по расследованию убийств, затем три часа в окружной прокуратуре и еще три часа в квартире Лили – по ее просьбе.
Кэл Бэрроу находился под арестом как важный свидетель. Окружной прокурор не мог сказать, будет ли тот освобожден к началу соревнований по родео, которые должны были состояться во вторник вечером.
Арчи Гудвин заявил репортеру «Таймса», что он находился в доме не как детектив – его и Ниро Вульфа пригласили в гости. Вейд Эйслер, холостяк, был хорошо известной фигурой в спортивных и театральных кругах. Полиция не знала мотива убийства или же не желала допытываться. «Таймс» не распространялся о том, что у Вейда Эйслера была хроническая и обширная склонность к молодым женщинам, но бульварные газеты, наверняка, скажут об этом… И так далее.
Я намазывал мед на третью лепешку, когда раздался шум останавливающегося лифта, а затем характерные звуки шагов Вульфа, перемещающиеся в холле от лифта к кабинету.
Фриц, наверняка, рассказал ему о моей записке, когда относил поднос с завтраком наверх. Так что у Вульфа вряд ли могла быть уверенность, что он застанет меня там. Я решил, что у меня есть время на лепешку и мед, и я налил себе еще кофе.
Но мне не суждено было допить его. Когда я сделал глоток, раздался звонок в дверь. Мне пришлось встать и выйти в дверь.
Холл на первом этаже старинного каменного особняка был длинным и широким, с вешалкой для одежды, лифтом, лестницей, дверью в столовую – с одной стороны, дверями в приемную и кабинет – с другой и кухней между ними. Сквозь стекло входной двери, прозрачное с одной стороны, я увидел слишком хорошо знакомую мне толстую фигуру и большую розовую физиономию.
Я подошел к двери в кабинет – она была открыта – и сказал:
– Доброе утро, Кремер.
Вульф, сидевший за письменным столом в своем огромном кресле, хмуро взглянул на меня:
– Доброе утро. Я же сказал ему по телефону вчера вечером, что у меня нет для него информации.
После двух чашек кофе мой туман рассеялся, и я ответил:
– Тогда я посоветую ему позвонить в другую дверь.
– Нет, – он сжал губы, – к черту! Это лишь убедит его в том, что я что-то скрываю. Пусть войдет.
Я вернулся к входной двери, открыл ее и осведомился:
– Бог мой! Вы даже не спали?
Мне никогда не удается видеть инспектора Кремера в его лучшей форме, которая позволяет ему двадцать лет держать в подчинении Бюро по расследованию убийств. Я объясняю это тем, что когда я вижу его, то нахожусь рядом с ним, а это сразу его принижает. Ведь я заставляю его думать о Ниро Вульфе, а думать о нем – слишком для Кремера. Когда он видит нас вместе, то лицо его краснеет, а голос хрипнет, как произошло и тем утром. Он уселся в красное кожаное кресло у стола Вульфа и, положив локти на его ручки и наклонившись вперед, словно бодливый бык, сразу же выложил:
– Я приехал задать вам один вопрос: почему вы вчера были там? По телефону вы сказали мне, что отправились есть куропаток. Гудвин заявил мне то же самое. То же значится и в подписанном заявлении. Ерунда! Вы могли бы приказать принести куропаток сюда, и Фриц приготовил бы их.
Вульф хмыкнул.
– Когда вас приглашают к завтраку пробовать редкую птицу, то вы или принимаете приглашение, или отклоняете его. Вы не просите, чтобы птицу принесли к вам. Если только вы – не король.
– Коим вы себя и считаете! Вы же и названы в честь одного из них.