Убийство на верхнем этаже. Дело об отравленных шоколадках

Беркли Энтони

Пока она тараторила, Роджер позволил себе недоверчиво хмыкнуть, и ее вопрос застал его врасплох. Он замотал головой, отрицая.

– И что совсем ужасно, просто чудовищно, что Джоан сама накликала на себя беду. Ну, разве это не кошмар?

Роджер насторожился и уже решил не смываться.

– Что вы сказали? – удалось ввернуть ему. Он просто не верил своим ушам.

– Кажется, это называют трагической иронией судьбы, – упивалась своей болтовней миссис Веррекер–ле–Межерер. – Конечно все ужасно трагично, но ирония тоже какая–то трагическая, я даже не представляла, что ирония такая бывает. Вы, конечно, знаете, что все случилось из–за пари, которое они заключили

с мужем, и что он проспорил ей коробку шоколада, а если бы этого не было, сэр Юстас сам бы съел эти конфеты и отправился бы на тот свет, а он, все говорят, такая личность, что туда ему и дорога. Знаете, мистер Шерингэм, – миссис Веррекер–ле–Межерер перешла на шепот и опасливо, как конспиратор, огляделась По сторонам, – я никогда никому этого не говорила говорю только вам, потому что знаю, вы это оцените. Вы ведь тоже понимаете, что такое ирония, правда?

– Обожаю иронию, – автоматически ответил Роджер. – Дальше?

– Так вот: Джоан его обманула!

– Что вы имеете в виду? – спросил Роджер, не понимая.

Миссис Веррекер–ле–Межерер видела, что сообщила нечто сенсационное, и не могла скрыть своего удовольствия.

– Ну как же, она вообще не должна была заключать пари. За то и была так страшно наказана. Ужасное наказание, что и говорить, но весь кошмар заключается в том, что она сама навлекла на себя беду, да, в каком–то смысле это действительно так. Я в жутком отчаянии из–за всего этого. Мне даже страшно гасить свет, когда я ложусь спать. Сразу передо мной в темноте Джоан! Просто жуть! – И действительно, в какой–то момент на лице миссис Веррекер–ле–Межерер промелькнуло настоящее чувство – по лицу ее пробежала тень усталости.

– А почему миссис Бендикс не должна была заключать пари? – терпеливо допытывался Роджер.

– Как почему? Потому что она уже видела эту пьесу! Еще в первую неделю премьеры мы с ней вместе ходили ее смотреть. Она знала, кто окажется убийцей.

– О боже! – воскликнул Роджер, и миссис Веррекер–ле–Межерер дождалась наконец впечатления, на которое рассчитывала. – Опять Кара Судьбы? И никого из нас не минует!

– Что–то лирическое, да? – щебетала миссис Веррекер–ле–Межерер, которой эти слова мало что говорили. – Да, наверное, что–то в этом духе. Хотя, мне кажется, наказание слишком уж жестокое для такой мелкой провинности. Господи, да если каждая женщина, слукавив в споре, будет за это жизнью расплачиваться, кто из нас на белом свете останется? – с наивной откровенностью взмолилась миссис Веррекер–ле–Межерер.

– Н–да! – осторожно прореагировал Роджер.

Миссис Веррекер–ле–Межерер быстро поглядела по сторонам и облизнула губы. Роджеру казалось, она болтает на этот раз не так, как обычно, ради того лишь, чтобы болтать. А наоборот, болтает, чтобы не проговориться, а что бы не проговориться, надо болтать без остановки. И какая–то у нее есть на то скрытая причина. Казалось, она гораздо глубже восприняла смерть подруги, но не хотела это обнаруживать и заглушала все болтовней. Не без удивления Роджер отметил, что при всей любви к покойной подруге, что, возможно, было и правдой, миссис Веррекер–ле–Межерер, говоря о ней добрые слова, невольно то и дело будто намекала, что за ее подругой была какая–го вина, и, казалось, для нее самой это служило неким утешением при мысли о смерти, постигшей ее подругу.

– Уж кто–кто, но только не Джоан Бендикс! Вот что я никак не могу пережить, мистер Шерингэм. Кто бы мог подумать, что Джоан способна на такое! Джоан всегда была такая славная. Может быть, немножко прижимистая в смысле денег, с этим сталкиваться не очень приятно,

особенно зная, как она богата, но это все пустяки. Конечно это была шутка, она просто разыгрывала мужа. Я вообще привыкла думать, что Джоан очень серьезная, если вы понимаете, в каком смысле я говорю.

– Вполне понимаю, – сказал Роджер, которому, как большинству людей, был доступен обыкновенный английский.

– Ну, то есть я имею в виду, что обычно люди не распространяются про честь, и совесть, и про добропорядочность, это как–то само собой разумеется. А Джоан все время про это говорила. Она всегда говорила, что это бесчестно, а то непорядочно, вот и заплатила за свою непорядочность, бедняжка. Разве нет? Я думаю, все это лишний раз подтверждает старую пословицу.

– Какую пословицу? – спросил Роджер, почти уже завороженный ее болтовней.

– Тихие воды глубоки. Джоан была слишком глубокой натурой, вот в чем дело, – миссис Веррекер–ле–Межерер вздохнула. В ее глазах душевная глубина была, очевидно, большим общественным злом. – Нет, я не хочу сказать ничего дурного, особенно теперь, когда ее, бедняжки, уже нет на этом свете, но я думаю, что психология очень интересная штука, вы согласны со мной, мистер Шерингэм?

– Совершенно удивительная, – хмуро подтвердил Роджер. – Однако мне пора…

– А что об этом думает сам сэр Юстас Пеннфазер, этот ужасный человек? – В голосе миссис Веррекер–ле–Межерер послышались угрожающие нотки. – В конце концов, он тоже должен нести ответственность за смерть Джоан.

– Конечно, однако… – Роджер не питал особой любви к сэру Юстасу Пеннфазеру, но он чувствовал себя обязанным возразить, поскольку сэра Юстаса обвиняли в том, к чему он не был причастен, – мне кажется, вы не правы, этого нельзя утверждать, миссис Веррекер–ле–Межерер.

– Нет можно, и я это утверждаю, – бестрепетно заявила миссис Веррекер–ле–Межерер. – Вы когда–нибудь его видели? Говорят, он чудовище. Бегает за женщинами, меняет их без конца, надоест – бах! – бросает. Это правда?

– Не могу ничего сказать, – холодно произнес Роджер. – Я его совершенно не знаю.

– Ха, а теперь только и разговоров о том, за кем он последнее время волочится, – надменно промолвила миссис Веррекер–ле–Межерер, порозовев несколько гуще, чем предписывал цвет ее нежных румян. – Мне уже человек десять сказали. За женой Брайса, вот за кем. Ну, знаете, за женой того нефтяного короля или бензинового, точно не знаю, на чем он разбогател.

– Никогда не слышал о ней, – соврал Роджер.

– Роман начался неделю назад, мне сказали, – трещала миссис Веррекер–ле–Межерер, собирательница свежеиспеченных сплетен. – Сэру Юстасу, как я полагаю, надо было утешиться, что ему не досталась Дора Уайлдмен. Слава богу, у сэра Чарльза хватило ума вмешаться и запретить их брак. Он ведь запретил его, да? Я слышала об этом на днях. Ужасный тип этот сэр Юстас! Неужели до него не доходит, что он фактически виновен в смерти бедной Джоан, и эго должно было отрезвить его, наконец. Нет, не доходит. Между прочим, мне кажется, он…

– Вы бывали в театрах последнее время? – громко спросил Роджер.

Миссис Веррекер–ле–Межерер широко раскрыла глаза, не понимая его вопроса.

– В театрах? Да, я думаю, я видела весь репертуар этого сезона. А что?

– Так, спросил ради интереса. Новое ревю в «Павильоне» видели? Недурно, по–моему. Простите, но мне пора…

– О, не говорите! – Миссис Веррекер–ле–Межерер слегка передернуло. – Я была на спектакле в «Павильоне» за день до ее смерти.

«Неужели она ни на минуту не может отвлечься от этой темы?» – подумал Роджер.