Убийство по подсказке (сборник)
Шрифт:
– Мы располагаем, по крайней мере, тремя мотивами – вновь начал муссировать эту тему Ламберт. – Но ведь и двух за глаза достаточно.
– Вначале у нас было слишком много тех, которые обладали возможностью совершить убийство, – продолжал Базиль, – а теперь у нас перебор тех, у кого для этого есть мотив. И три из этих мотивов были хорошо известны широкой общественности – два из них коренятся в завещании, что представляет собой акт публичной записи, а один в амурных делах Ванды с Роднеем, которые получили достаточную огласку. Я считаю, что убийца хотел, чтобы мы были осведомлены об этих мотивах. Это – составная часть его плана с целью завлечения
– И все же мы располагаем одним преимуществом, – бойко заявил Фойл. – Возможность совершения убийства ограничивает круг всех подозреваемых четырьмя действовавшими на сцене лицами.
– Нет, – возразил Базиль, – тремя. Если принять во внимание свидетельство Адеана, заявившего о том, что Марго Ингелоу покинула альков до того, как туда вошел ее муж. Только у Ванды и у Рода были как мотив, так и возможность для осуществления своего замысла. У Леонарда есть только возможность, но отсутствует мотив, а у Марго есть мотив, но нет возможности.
– Можем ли мы сомневаться в том алиби, которое Адеан выдвигает в пользу Марго? – спросил Ламберт.
– Адеан заботится только о себе, – ответил Базиль. – Трудно сказать, говорит ли он правду о Марго или же предоставляет ей алиби только в расчете на то, что она отплатит ему, взяв на себя финансирование его пьесы?
– Ну а что вы скажете, если подыскать мотив и для Леонарда?
– Это – преднамеренное убийство, – ответил Базиль. – Орудие убийства, ситуация, при которой оно было Свершено, одним словом, все было продумано и подготовлено заранее. Это означает, что мотив должен быть навязанным, непреодолимым. Почти любой человек может совершить убийство случайно, под влиянием аффекта, секундного импульса, но преднамеренное убийство должно обладать достаточно сильным мотивом, чтобы постоянно поддерживать в убийце состояние холодной, осознанной ярости, которая сводит на нет страх перед наказанием за содеянное. Это должен быть такой мотив, когда любая альтернатива убийству исключена. До сих пор нам ничего не известно о Леонарде такого, что могло бы заставить нас предположить наличие такого мотива у него.
– Хватит с меня ваших мотивов, – воскликнул Фойл. – Мне нужны доказательства. Но я не вижу, каким образом мне удастся их получить.
– Лично я усматриваю несколько возможностей, сказал Базиль. Он повернулся в сторону Ламберта. – Вы сделали спектрограмму ручки ножа?
– Разве это столь важно?
– Попытка – не пытка.
– Но не могли бы вы подсказать, что, собственно, мне следует в ней искать?
– На вашем месте я бы поискал на ней следы масляной кислоты…
Этот совет не произвел на инспектора ровным счетом никакого впечатления, но Ламберт, услыхав его, даже вздрогнул от неожиданности.
– Вы имеете в виду…
– Я имею в виду, – резко перебил его Базиль, – что необходимо проверить любую возможность.
– Может, подбросите какую-нибудь работенку и мне? – язвительно поинтересовался инспектор Фойл.
– Постарайтесь разузнать как можно больше о темной фигуре, которую той ночью я обнаружил на площадке пожарной лестницы. Если это убийца, то что именно она, или он, там делал? Почему мне в руки упал текст пьесы, принадлежащий Ванде? Почему в нем была подчеркнута фраза Хатчинса? Я не верю, что все это следует рассматривать в разрезе мелодрамы, какого-то предупреждении или угрозы. Это убийство было заранее задумано и спланировано чьим-то уравновешенным, оригинальным умом а не темпераментным недоумком.
– Я всегда считал, что фигура на пожарной лестнице и была фигурой убийцы, – сказал Фойл, – но, с другой стороны, там мог оказаться кто угодно.
– Любой человек, на котором в тот вечер был накинут черный плащ или плащ другого цвета, который мог показаться черным в наступающей полутьме. Я видел Ванду, Леонарда и Роднея вскоре после этого происшествия, так что у них не было времени переодеться. Ванда была золотистом платье, Родней – в голубом халате, а Леонард в пунцово-красном. После убийства, когда мы обыскали артистические, мы обнаружили, что у всех подозреваемых мужчин не было плащей темного цвета, которые они могли бы набросить на свои халаты и костюмы ярких цветов. Только Марго Ингелоу была одета в тот вечер в театре в длинный черный плащ поверх своего пестрого платья, да сам Ингелоу был одет в черное пальто, на нем были черные брюки, когда я видел его в последний раз.
– Но что могут делать каждый из четы Ингелоу на площадке пожарной лестницы с текстом пьесы, принадлежащим Ванде? – озадаченно спросил Фойл.
– Не знаю. В этот момент мне показалось, что это был кто-то из них, но ни тот, ни другой не могут быть замешаны в случившемся, во всяком случае в том аспекте преступления, каким я себе его представляю.
– Все же при таких обстоятельствах миссис Ингелоу становится наиболее вероятной кандидатурой среди подозреваемых, – продолжал размышлять вслух Фойл. – Не кажется ли вам, доктор, что она и есть убийца?
Базиль молча встал и направился к двери. Обернувшись, он сказал через плечо:
– Я не стану никого обвинять всерьез до тех пор, пока точно не выясню, по какой причине ручка ножа стала столь привлекательной для мухи и почему канарейка была выпущена из клетки, – и он вышел.
Ламберт рассмеялся.
– Он либо уже знает, либо догадывается о значительно большем, чем говорит нам, инспектор. Масляная кислота! Масляная кислота! – эти слова, казалось, зачаровывали Ламберта. – Вот что я называю проницательным умом!
Вечером Базиль ужинал дома один, без гостей. Его слуга Юпитер, суетившийся перед столом, заметил, что его хозяин сердит и чем-то озабочен. Он уже добрался до сыра и фруктов, когда в гостиной зазвонил телефон. Юпитер вышел из столовой. Через закрытую дверь голос его звучал приглушенно. Через минуту он вернулся.
– Вас просят к телефону… Какой-то мистер Лазарус, – торжественно объявил он.
– Лазарус? – Базиль оторвал взгляд от стоявшей перед ним тарелки с инжиром и нахмурился. Вдруг несколькими быстрыми прыжками он добрался до аппарата. Голос на другом конце провода был еле слышен, отчего слова принимали какое-то странное ударение. Можно было подумать, что какой-то бестелесный дух разговаривает с ним через речку под названием Стикс.
– Доктор Уиллинг, это говорит Лазарус. Тот самый точильщик из мастерской, что находится в тупике возле театра. Извините за беспокойство, но кое-что опять случилось, а вы сказали…
– Что случилось?
– Ну… – Голос его вообще увял. – Кто-то снова бывал в моей мастерской…
– Дверь взломана?
– Нет, в этом не было необходимости, так как я не починил задвижку на окне.
– Тогда откуда вам известно, что кто-то побывал у вас?
– Из-за Дикки…
– Дикки?
– Ну, канарейка. Моя канарейка. Разве вы ее не помните? Ее снова кто-то выпустил из клетки. Не понимаю, кому это нужно, но кто-то ведь это сделал?