Убийство по расписанию
Шрифт:
– Конечно, Юлия Владимировна. А можно задать вам один вопрос? – Несмотря ни на что, Аникеева старательно соблюдала субординацию.
– Какой?
Старшая акушерка сухо откашлялась.
– По больнице ходят различные слухи... Ну, вы же знаете, как это бывает... И я слышала... В общем, говорят, что вы собираетесь увольняться, Юлия Владимировна. Это правда?
Завладская нервно дернулась, ее правая рука машинально потянулась к открытой пачке сигарет, но зависла над столом, не завершив начатой траектории. Она не сразу нашлась с ответом. Однако в этот самый момент в дверь ее кабинета снова постучали.
– Войдите. –
– Юлия Владимировна, доброй ночи. – И Завладская, и обернувшаяся на входную дверь Аникеева узнали в вошедшей вахтера из приемного отделения, пухлую, вечно розовощекую тетку с выкрашенными в медный оттенок волосами. Ни заведующая, ни старшая акушерка не знали ее имени, но неоднократно имели возможность видеть ее на рабочем месте. – Я извиняюсь за невольное вторжение, но у меня тут для вас конверт. Кто-то оставил в приемной, пока я ходила за чайником.
– Кто оставил? – Завладская вскинула брови.
– Я же говорю, что не видела. Пошла за чайником, а когда вернулась, смотрю – он лежит. На столике. Но на нем написано имя получателя. То есть ваше, Юлия Владимировна. Хотя «написано» – это не совсем то слово, буквы как будто вырезаны из газеты или еще откуда-нибудь, а затем наклеены...
– Давайте сюда конверт, – раздраженно сказала Завладская.
Она протянула руку через стол. Вахтерша прошла вперед и отдала заведующей тонкий белый конверт. Ни слова не говоря, она вышла из кабинета. Аникеева заинтересованно наблюдала за действиями Завладской. Та перевернула конверт и обнаружила на обратной стороне собственную фамилию. «ЗАВЛАДСКОЙ». Все буквы в этом слове были заглавными и действительно вырезанными из газеты.
– Поздравление от анонимного поклонника в День святого Валентина? – высказала свое предположение Аникеева.
Завладская не ответила. Разорвав конверт, она выудила из него желтоватый лист плотной бумаги, сложенный пополам. Развернула его. Чтобы прочесть такие же большие наклеенные газетные буквы, ей не понадобились очки. Послание от неизвестного гласило: «ТЫ УМРЕШЬ СЕГОДНЯ РОВНО В СЕМЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА. ГОТОВЬСЯ».
У Завладской зарябило в глазах, и лист проворно выскользнул из пальцев. Ей и в голову не пришла мысль о том, что написанное может быть глупым банальным розыгрышем кого-то из знакомых.
Вторник. 8 часов 21 минута
– Кто она такая? – Гуров поставил перед собой чашку ароматно пахнущего кофе и осторожно, чтобы не обжечься, взялся двумя пальцами за ручку, перевел взгляд на расхаживающего взад-вперед по кабинету Крячко.
– Ты меня что, не слушал, Лева? – Станислав остановился и, подойдя к столу напарника, двумя кулаками уперся в полированную поверхность. – Я же тебе говорю, мы с ней вместе учились. В школе. В одном классе. С шестого по восьмой класс вообще сидели за одной партой. После окончания я видел ее всего три раза. На традиционных встречах выпускников. Встреч этих, правда, было больше, но я ходил только на три. А сегодня с утра она сама мне позвонила...
– Ты был в нее влюблен?
– Какое это имеет значение? Даже если и был, то что?
– И, судя по всему, влюблен в нее до сих пор, – резюмировал Гуров, делая первый неторопливый глоток кофе.
Сегодня утром при двадцати семи градусах мороза полковнику понадобилось минут сорок на то, чтобы завести свой «Пежо». Еще минут десять на то, чтобы, сидя в холодной машине, прогреть двигатель. Все это явно не способствовало хорошему настроению. И, ко всему прочему, Гуров изрядно промерз. Опоздав на службу почти на пятнадцать минут, он первым делом сварил себе кофе и мечтал сейчас только о том, чтобы согреться, а не выслушивать от напарника историю о каких-то угрозах в адрес его бывшей одноклассницы, которые, скорее всего, и не имеют под собой ничего объективного. Гурову и прежде приходилось сталкиваться на практике с такого рода шутками, участившимися в столице еще с тех времен, когда на широкие экраны попали такие голливудские фильмы, как «Крик» или «Я знаю, что вы сделали прошлым летом».
– О чем ты вообще говоришь? – Крячко оскорбился до глубины души. – При чем тут мои чувства?
– А при том, Стас, что из-за этих чувств ты не в состоянии рассуждать как здравомыслящий человек, – нравоучительно произнес Гуров. – Над твоей школьной подругой Завладской, или как ее там, просто кто-то не слишком оригинально подшутил. Ты вспомни сам, сколько раз мы сталкивались с такими нелепыми случаями.
– Я помню, но почему мы не можем хотя бы проверить правдивость этой угрозы? – кипятился Крячко.
Он отлепился от стола напарника и снова беспокойно забегал по комнате. Попивая кофе маленькими глотками и чувствуя, как приятное тепло разливается по его телу, Гуров с улыбкой наблюдал за ним. Давно ему уже не приходилось видеть Станислава в таком возбужденном состоянии. И где-то это ему даже импонировало, но...
– Потому, что мы такими делами давно уже не занимаемся, – ответил он. – Потому, что для этого есть иные инстанции, потому, что ты, так же, как и я, следователь по особо важным делам. И потому еще, что дел у нас этих невпроворот. Этого достаточно, Стас? Или тебе привести еще десяток причин?
– Послушай, Лева, – Крячко подбежал к своему рабочему месту, взял стул и вернулся с ним к столу, за которым сидел Гуров. Поставил стул спинкой вперед и сел на него. Теперь его раскрасневшееся от волнения лицо было всего в нескольких сантиметрах от лица Гурова. – Если мы проверим угрозу, у нас это не отнимет слишком много времени, а ты... Ты сделаешь мне огромное одолжение. Вспомни, сколько раз я шел тебе навстречу. А ты мне даже мотивов своего поведения не объяснял.
– А какие у тебя мотивы? – Гуров хитро прищурился.
– Ну, хорошо, признаю. – Крячко скрипнул зубами. – Юля немало значит для меня. Значила тогда и, как ты верно догадался, значит до сих пор. И тому есть причина, Лева.
– Какая?
Чувствовалось, что Крячко неловко говорить. Он долго мялся, прежде чем ответить на вопрос Гурова откровенно.
– Это случилось на выпускном. То есть я любил Юльку с первого класса... Да, вот такое глубокое было чувство. Хочешь верь, хочешь нет, но я не преувеличиваю. И уже ближе к завершению учебного процесса мне начало казаться, что она ко мне неровно дышит. Короче, на выпускном я набрался-таки смелости и подкатил к ней. Ты же знаешь, Лева, я никогда не относился к робкому десятку. В отношениях с противоположным полом и подавно. Но тут... Черт возьми! Перед ней я робел. Честное слово...