Убийство в музее восковых фигур
Шрифт:
Его кулак тяжело опустился на крышку стола, заставив содрогнуться сооружение из костяшек домино. Он смотрел на Бенколена едко поблескивающими глазами.
— Итак, мсье, — повторил он, — дело в ваших руках. Вы можете сказать мне, почему моя дочь, представительница рода Мартель, должна была умереть в грязном музейчике, расположенном в самом сомнительном районе Парижа?! Я желаю получить полный ответ.
— Это весьма серьезный и непростой вопрос, полковник Мартель. Пока у меня нет ответа. Как вы полагаете, раньше она там никогда не бывала?
— Не знаю. Во всяком случае, для меня ясно, — он медленно и тяжело повел рукой, — что это совершил какой-то бандит или грабитель. Я желаю, чтобы преступник предстал перед судом. Вы слышите, мсье? Если надо, то я готов выплатить сколь угодно крупное вознаграждение.
— Полагаю, что в этом не возникнет необходимости. Теперь я хочу задать вам едва ли не самый важный вопрос. Когда вы сказали «это совершил бандит или грабитель», вы, очевидно, уже знали, что ваша дочь не была ограблена — ограблена в обычном смысле. Деньги остались в неприкосновенности. Грабитель взял лишь предмет, висевший на тонкой золотой цепочке на шее. Вы не знаете, что это могло бы быть?
— На шее, говорите. — Старик нахмурился и отрицательно покачал головой. — Не могу даже предположить. Явно, что это не принадлежало к фамильным драгоценностям дома Мартель. Я их держу всегда под замком, и жена надевает их лишь на официальные приемы. Наверное, какая-нибудь безделушка, не имеющая никакой ценности. Я никогда не обращал внимания. — Он вопросительно взглянул на жену.
— Нет! — закричала та. — Абсолютно невозможно. Дочь никогда не носила ни ожерелий, ни медальонов и уверяла, что это слишком старомодно. Я уверена, мсье, это точно!
Казалось, что все наши версии заводят в тупик и все возможные ходы не приносят результатов. Мы долго сидели молча. За окнами стало темнеть, и стук дождя по стеклам превратился в ровный шум. Но полученные сведения, вместо того чтобы разочаровать Бенколена, видимо, напротив, вдохновили его. Я видел, что он пытается скрыть внутреннее возбуждение. Свет лампы рождал треугольники теней на впалых щеках. Между щеточкой усов и остроконечной бородкой в улыбке поблескивали зубы. Однако миндалевидные глаза хранили печаль. Под тяжестью гирь зашуршал механизм старинных часов, и они пробили двенадцать раз. Каждый неторопливый удар нес в себе могильную безысходность и усугублял тоскливую атмосферу библиотеки.
Мсье Мартель бросил взгляд на свое запястье, помрачнел и перевел взгляд на старинный циферблат, вежливо давая нам понять, что уже время…
— Думаю, — сказал Бенколен, — нет необходимости задавать новые вопросы. Решение задачи предстоит искать в ином месте. Попытка проникнуть в личные дела мадемуазель Мартель глубже, чем мы сделали, очевидно, не принесет пользы делу. Благодарю вас, мадам, и вас, мсье, за помощь. Заверяю, что буду держать вас в курсе расследования.
Когда мы поднялись, хозяин тоже встал со стула. Только сейчас я заметил, каким потрясением явилась для него беседа с нами. Граф по-прежнему держался прямо, но его полные отчаяния глаза смотрели отрешенно. Он стоял перед нами, одетый как на официальный прием, в превосходном костюме и белоснежной сорочке. Свет лампы отражался на лысом черепе.
Мы покинули дом и шагнули в дождь.
Глава 10
СИЛУЭТ СМЕРТИ
— Говорит Бенколен, соедините меня с центральным медицинским бюро.
Писк в трубке, продолжительное пощелкивание…
— Дежурный медицинского бюро.
— Бенколен. Сообщите результаты вскрытия Одетты Дюшен. Дело «А-42», убийство.
— Дело «А-42» поступило в два часа дня девятнадцатого октября от комиссара первого района. Тело женщины, обнаруженное в реке у моста Шанж, не так ли?
— Да, так.
— Сильное повреждение черепа в результате падения с высоты не менее шести метров. Непосредственная причина смерти — колотая рана с проникновением в сердце. Нанесена оружием с шириной лезвия два с половиной сантиметра и длиной двадцать сантиметров. Множественные незначительные ушибы и порезы. Порезы на голове, лице, шее и руках вызваны осколками стекла. Смерть наступила примерно за восемнадцать часов до обнаружения тела.
— Все, спасибо. Дайте центральное управление, четвертый департамент.
— Четвертый департамент, центральное управление, — пропел чей-то голос.
— Бенколен. Кто ведет дело «А-42», убийство?
— «А-42»? Инспектор Лютрелл.
— Если он в здании, соедините меня с ним.
За окном уже опускались мрачные осенние сумерки. Я уже долго не виделся с Бенколеном. Перед ленчем его вызвали на службу по какому-то рутинному делу, и я появился во Дворце правосудия лишь после четырех часов. Но и тогда я не нашел его в большом, почти пустом, освещенном лампами с зелеными абажурами кабинете, где он обычно проводит допросы. Где-то под самой крышей здания у него есть еще одна комнатенка, нечто вроде личного убежища от гама и суеты Дворца. Эта берлога соединена батареей телефонов со всеми отделами Сюрте и префектуры, расположенной неподалеку. Остров Сите, который и в самом деле является островом, похож по форме на узкий корабль, растянувшийся по Сене чуть ли не на милю. На корме корабля возвышается громада собора Парижской Богоматери, а на носу, выступая, как бушприт, расположился скучный сонный сквер. Между этими достопримечательностями высятся, не снисходя до суеты Нового моста, здания, отданные правосудию. Окна убежища Бенколена смотрят из-под крыши на Новый мост и поверх него через бушприт парка — на темную реку. У вас создается иллюзия, будто из этой комнаты вы можете следить за всем Парижем. Убежище Бенколена выглядит жутковато, с кошмарными реликвиями в стеклянных шкафах, страшными фотографиями в рамках на стенах и ковром, протертым до основы от непрерывного расхаживания Бенколена.
Мы сидели в темноте, если не считать слабого света у книжных полок, громоздящихся в алькове. На фоне желтого светового пятна четко вырисовывался силуэт Бенколена, сидевшего у окна с телефонной трубкой в руке. Мое кресло стояло напротив — тоже у окна. На мне были наушники, соединенные с телефонным аппаратом. Я слышал щелчки, посвистывание, таинственные голоса, звучавшие во всех помещениях здания. Мои пальцы касались всех тянущихся из этого кабинета струн. Их малейшее натяжение немедленно и неизбежно отзывалось во многих домах Парижа.
В ответ на последний вызов Бенколена последовало продолжительное молчание. Длинные пальцы детектива выстукивали нетерпеливую дробь на подлокотнике кресла. Окна слегка дребезжали от порывов ветра над темной рекой. По стеклам стекала вода, иногда в них ударяла изломанная ветром тяжелая дождевая струя. Я видел расплывающийся свет фонарей на Новом мосту, кишащем пешеходами, слышал гудки машин и гул автобусов. Еще дальше, на мысе, мерцал огонек, дробно отражающийся в ряби реки. Все, что было за ним, таяло, словно призрак в ночи. Холодный свет фонарей, выстроившихся по обоим берегам, становился с расстоянием все слабее и слабее, пока совсем не растворялся в дожде.