Убийство в Венеции
Шрифт:
Я вопросительно посмотрел на него. Что я должен был знать? Чего я не знал?
— Господин Пичи умер, — наконец сказал он. — Он умер недавно, а я купил магазин. Меня зовут Паолино, Джанни Паолино. — Его протянутая мне рука была безжизненной, холодной.
— Как это ужасно. Я действительно не имел об этом ни малейшего понятия. От чего он умер?
Паолино пожал плечами.
— Не знаю. Я с ним никогда не встречался. Лавку продавала его жена, она не хотела сама заниматься магазином. Но работа продолжается, и, я надеюсь, мы сможем делать поставки вам в Стокгольм и дальше.
«Теперь
— Я тоже надеюсь, — сказал я. — На мебель отсюда большой спрос. Оригиналы слишком дороги, если еще их достанешь.
— Не хотите посмотреть мастерскую? Как вы понимаете, я заинтересован в сохранении старых клиентов. Мы наверняка сможем предложить что-нибудь интересное.
Он сделал жест в сторону портьеры, я кивнул и последовал за ним. Мы миновали помещение конторы без окна, скорее каморку, и сразу за ней попали в мастерскую. Она была не очень велика, но я вспомнил: Леонардо рассказывал, что у него есть еще одна — на материке.
В мастерской работали двое. Когда мы вошли, они подняли головы и кивнули нам. Один из них привинчивал бронзовую оковку и ручки к округлому бюро в стиле рококо, а второй полировал стол с прямыми ножками в стиле ампир.
— Это господин Хуман из Стокгольма, — объявил Паолино на таком итальянском, что даже я понял. — Это наш клиент, для которого вы делали некоторые вещи, если я правильно понял.
Один из мужчин теперь явно заинтересовался. Он был молод, темноволос, с нежным, немного бесформенным лицом и походил на юного Элвиса Пресли. Казалось, что он хотел что-то спросить, но затем передумал.
Я осмотрелся. Везде стояла полуготовая мебель, теснясь, как в очереди на автобус. Едко пахло лаком, и мне стало интересно, соблюдаются ли здесь условия безопасности труда? Единственное, что о ней напоминало, — небольшой вентилятор в одном из верхних углов, но его не хватало для очистки воздуха.
— Здесь есть из чего выбрать, — сказал я и провел рукой по сверкающему шкафу в стиле барокко, стоявшему у стены. Дерево под пальцами казалось живым, почти как кожа. Я зайду попозже. Может быть, завтра. Я живу в «Марко Поле» и задержусь несколько дней.
С этими словами я откланялся обоим работникам, пожал руку Паолино и ушел.
Я медленно шел по направлению к гостинице. Значит, Леонардо умер. Ему, должно быть, было около семидесяти лет, так что в его смерти нет ничего удивительного. Трагедия вдовы была и моей. Теперь я никогда не распутаю клубок, смотанный из догадок и предположений, обвинений и подозрений. Именно Андерс рекомендовал его, Андерс утверждал, что Шведский музей имел дело с Пичи и что на него можно положиться. Но Андерс умер, а теперь не стало и Леонардо. Поверит ли мне полиция, если я расскажу, что Андерс был посредником? Не слишком ли подозрительно, что оба моих главных свидетеля мертвы?
Вернувшись в номер, я снял ботинки и улегся на кровать под огромной гравюрой Святой девы. В самолете я стащил «Дагенс Нюхетер» и теперь, зевая, раскрыл страницу с комиксами. Я всегда начинаю с них, а заканчиваю передовой. Если сил хватает.
Хорошо было бы поспать. В кои-то
В газете не было важных новостей, но на одной заметке я остановился. В ней рассказывалось о том, что сбежали несколько лягушек, которые должны были участвовать в эксперименте на космической станции Эсрэндж в Кируне. Эксперимент проводился с целью изучения возможности спаривания лягушек в невесомости. Я посочувствовал беглым лягушкам в надежде, что их преследователи не нападут на след. Что за извращение! Запускать лягушек в космической капсуле, чтобы убедиться, срабатывает ли их любовная связь.
И тут позвонил телефон. Я бросил газету на пол, потянулся за аппаратом, стоявшим на ночном столике, и ответил.
— Мистер Хуман? — спросил голос на ломаном английском.
— Да.
— Это Эмилио. Эмилио Магаццени.
— Слушаю вас.
— Мы с вами сегодня виделись мельком. Я работаю в мастерской. В мастерской Пичи.
«Элвис Пресли», — подумал я. Тот, в мастерской, кто, как мне показалось, заинтересовался мной.
— Мне нужно кое-что вам рассказать. Нечто важное.
Он говорил быстро, словно торопился. Может быть, звонил из магазина и беспокоился, что кто-то подслушает?
— Да, — протянул я. — Хорошо. А в чем дело?
— Через час в кафе «Флориан». — И он положил трубку.
Некоторое время спустя я сидел на красном бархатном диване в самом старом кафе Венеции. Вечер был слегка прохладным, сгущались тучи, и я предпочел сидеть здесь, а не на площади Святого Марка под круглыми солнечными зонтиками. Несколько веков горожане и приезжие приходили сюда, в небольшие интимные, своеобразно обставленные залы. К числу гостей относились лорд Байрон, Диккенс и Марсель Пруст. А теперь здесь сидел я, антиквар из Гамластана, и ждал Элвиса Пресли, который изготавливает античную мебель в подвальной мастерской. Что ему было нужно, и почему он был так скрытен?
По обеим сторонам от меня бронзовые женщины держали светильники, которые бросали мягкий свет на белые мраморные столы и росписи на стенах и потолке. В баре и зале было много посетителей. Туристский сезон был в полном разгаре.
Разнообразие языков, люди со всех концов света. Когда-то здесь превозносили Марко Поло после его путешествий в Азию, здесь чествовали торжествующих победы кондотьеров и адмиралов после сражений, в которых боевое счастье было на стороне знамен Венеции. Под аркадами площади крестоносцы запасались всем необходимым, прежде чем отправиться к Святой земле. Процессии, великолепные представления, казни, парады. Победы и поражения. Чего здесь только не разыгрывалось в течение веков. Крохотный Гамластан был тогда провинциальным захолустьем в той части света, о которой светская Венеция вряд ли слыхала. Но и на площади были свои проблемы. Бесчисленные наводнения заливали ее почти на метровую высоту — жуткое следствие парникового эффекта от загрязнений окружающей среды, отчего уровень Мирового океана рос в такт с таянием полярных льдов.