Ученик чародея (Часть 1-6)
Шрифт:
Садистский бред сочился из каждой капли чернил, оставивших след на страницах альбома. И все же все это оставалось только бумагой с мертвыми строками ныне мертвого автора. Но вот она, картина недавнего прошлого: живой, чисто выбритый, надушенный, затянутый в безукоризненный костюм бригаденфюрер тоном учителя мудрости рассуждал о методах изощренного мучительства подследственных, доказывая, что только устарелые понятия немецкой публики мешали фюреру ввести публичное отсечение головы топором на площадях. "Между тем, - поучал бригаденфюрер, - лишь подобные методы воспитания масс могут избавить мир от противников войны и жестоких методов правления". Сидя в углу элегантного салона, можно было слушать этого знатока палаческого дела. Если прибавить к этому, что назвать словарь бригаденфюрера просто ограниченным - значило безмерно ему польстить,
Хотя сегодняшняя встреча с бригаденфюрером не была приятной, она имела и положительную сторону - Кручинин мог более не сомневаться, что в этом кафе геленовская разведка устроила ловушку Эрне Клинт: уж слишком подчеркнуто равнодушно прошел бригаденфюрер мимо Кручинина, чересчур нарочитой была самая случайность его появления в этом зале. Итак, на карте стояла судьба большой человеческой борьбы за свободу, за мир, за жизнь. Кручинин ни за что не признался бы никому другому, ни даже самому себе, что одною из ставок в этой игре со смертью ему представлялась голова Эрны Клинт. Далеко не последняя ставка.
45. ПАРТИЯ ШАХМАТ
Трудно вытравить из человеческого сердца личное даже в самых ответственных условиях выполнения долга перед обществом. Мы привыкли оценивать борьбу между общественным и личным, когда они противостоят друг другу. Но ничего не замечаем, когда противоречия нет и когда общественное и личное текут в едином русле. А между тем подсознательно личный мотив часто участвует в принятии решений общественного свойства. К счастью, в данном случае личное не противостояло общественному и сознание Кручинина не было ареной этой борьбы. Кручинин благодарил себя за осмотрительность, толкнувшую его на то, чтобы прийти в пивную заблаговременно. Он мог предотвратить появление тут Эрны Клинт, мог уберечь ее от лап бригаденфюрера. По тому, как подчеркнуто незаинтересованно в отношении шахматистов держал себя бригаденфюрер, Кручинин мог с уверенностью сказать, что они - одна компания. Кручинин подошел к шахматистам и стал таким образом, что очутился напротив окна и из-за спины шахматистов видел улицу.
Кручинин сразу заметил, что игроки не могут сойти даже за тех дилетантов из безработных, что ищут приюта под кровом пивных, пользуясь правом пить одну кружку столько времени, сколько можно протянуть партию в шахматы. Неискусность и даже особая неумность ходов этой пары бросалась в глаза. "Вероятно, подумал Кручинин, отправляя их на операцию, начальник сказал им: "Постарайтесь остаться незамеченными, займитесь чем-нибудь: сыграйте хотя бы в шашки..." Агентам была милее всего партия в скат, но начальник сказал "шашки". Шашек в пивной не оказалось. Значит, нужно было сесть за партию шахмат, применив к шахматам свои познания в шашках. Кому доводилось быть в положении Кручинина, поймет, что грубая работа противников ставила его в затруднительное положение. Чтобы протянуть время в позиции, занятой за спиною игрока, не возбуждая подозрений, Кручинину приходилось строить из себя человека, заинтересованного игрой. А попробуйте заинтересоваться подобной партией! Он решил идти напролом: попробовать преподать агентам урок шахматной игры.
– Позвольте объяснить вам, как это делается, - он обернулся к сидевшему в углу бригаденфюреру.
– А может быть, тот господин играет?
Бригаденфюрер поднял на него тяжелый взгляд холодных серых глаз, очевидно, соображая: следует ли ему оказаться шахматистом или нет? Наконец, с расстановкой проговорил:
– Да, мы можем сыграть с вами одну партию в шахматы.
Это был его прежний, обычный тон: словно читал наставление. Именно так и сказал: не "можем сыграть" или "сыграем партию", а совершенно точно "сыграть одну партию в шахматы". Не во что-нибудь другое, и не пять партий, а именно "одну" и именно "в шахматы".
Позже, анализируя происшедшее, Кручинин понял, что бригаденфюрер оказался совсем не таким уж примитивным существом со склонностью к театру ужасов, - он был способен к решениям и к поступкам, определяющим качества человека, как шпиона или контрразведчика. Быстрый анализ обстановки, верный вывод и вступление в действие без колебаний - это противоположность методу прощупывания, пробных ходов и выжидания. Кручинин мог лишний раз оценить, как опасно считать противника
– Вот так надо играть. А теперь вы увидите как не надо играть... Я буду делать ошибки... Вот первая.
И он стал одну за другою ставить под удар свои фигуры, искоса наблюдая в окно за улицей: было просто удивительно, что Эрны столько времени нет. Уж не разгадала ли она ловушки? Не лучше ли и ему быть теперь на улице...
Наконец удалось освободиться от несносной партии, и он мог покинуть пивную. Едва успев отойти от пивной, он услышал звук вновь отворяемой двери и торопливые шаги за своей спиной: это был один из незадачливых шахматистов. Почти одновременно Кручинин увидел в конце улицы хорошо знакомый ему стройный силуэт Эрны.
Кручинин продолжал путь, устремив навстречу Эрне взгляд, и со всей доступной ему выразительностью отвел его в тот момент, когда глаза их встретились. Она должна была понять, что он хотел ей этим сказать! Но что это: неужели она задержалась у двери кафе? Почему замер стук ее каблуков?.. Кручинин не смел оглянуться. Но тут же по слуху с облегчением убедился: Эрна, задержавшись было около кафе, продолжала путь по улице.
Было ли это избавлением Эрны из лап преследователей или провалом, от которого зависел успех большого общественного предприятия борцов за мир?
Он медленно удалялся в направлении, противоположном движению Эрны.
Десять лет бывали большим сроком в жизни человека и при более медленном течении времени, нежели стремительный бег, в каком несется сквозь историю наше жадное поколение. Кручинину не могло прийти в голову, что мимолетная встреча с Эрной может стоить ему покоя. Но покой исчез вместе с ее силуэтом, скрывшимся за поворотом улицы. Копна рыжих волос огнем вспыхнула на прощанье и погасла. Когда-то под непосредственным натиском гигантских событий войны подавление чувства к Эрне выглядело незначительным личным горем по сравнению с морем страданий миллионов человеческих существ. Но теперь этот шаг представал роковой ошибкой, по-видимому, непоправимой. Пытаясь проанализировать свой давнишний поступок с точки зрения человека и общественного деятеля, Кручинин не мог найти примирения между двумя ликами самого себя. Уже не в первый раз в жизни два его "я" приходили в противодействие. Кручинин не умел найти равновесия, в котором общественное "я" не мешало бы личному. Так было когда-то в его отношениях с Ниной, так случилось с Эрной. Неужели только отойдя на значительное расстояние от собственных поступков, он может найти им правильную оценку? Не может же быть, чтобы чувство и долг так и оставались в его жизни антагонистическими друг к другу? Кто знает тайну уравнения, приводящего к равновесию эти могущественнейшие факторы человеческого существования?
Кручинин мог предположить, что теперь, после исчезновения Эрны, у него действительно есть сколько угодно времени для размышления на эту тему. И, вероятно, чем дальше, тем более бесплодными будут думы. При любом решении проблемы человеческих взаимоотношений он уже не мог извлечь из него для самого себя никакой пользы. Все было в прошлом. Ничего в будущем.
46. ПОДОЗРИТЕЛЬНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ
Бежали дни. Логика говорила, что по всей вероятности Эрна использует малейшую возможность, чтобы дать о себе знать. Но с течением времени надежда на такую возможность угасала, а подходило время, когда Кручинин должен был покинуть город. И, как это часто бывает, именно тут, когда следующий день уже застал бы его в пути, пришла весточка от Эрны. Это была зашифрованная записка еще более лаконичная, чем прежде. В ней говорилось, что Кручинин должен следить за объявлениями "Марты" в газете "Западный Вестник".