Ученик еретика

Питерс Эллис

— Он открыл шкатулку, — решительно сказал Джеван, — и заглянул в нее. Никто, кроме него, не знал, что внутри. И потому, с прибытием Жерара, он мог бы все разболтать. Теперь поняла? Этот любопытный олух стоял у меня на пути, он мог меня выдать… и тогда бы я потерял ее, потерял навсегда! Шкатулка — это она меня зачаровала. А он прежде меня увидел, что там лежит. А потом и я взглянул — и не смог устоять!

Его тихая, яростная речь сменилась продолжительным, тяжелым молчанием. Джеван словно бы забыл, где находится и с кем говорит. За окнами становилось все темней. Фитиль лампы заметно укоротился. Фортунате казалось, что они находятся здесь уже целую вечность.

— Жерар вот-вот

должен был вернуться. В первую же ночь я взял из шкатулки книгу и положил вместо нее деньги. Я не хотел обмануть тебя — я расплатился за то, что взял. Но Олдвин… Разве он когда-либо был способен хранить секреты? А возвращения брата мы ждали с часу на час…

Вновь наступило молчание. Джеван беспокойно расхаживал по мастерской, Фортуната сидела молча и неподвижно, словно в забытьи.

— Когда он в тот самый день пошел в аббатство, чтобы отказаться от обвинения, я почти смирился со своей судьбой. Если бы он меня выдал — смог ли бы я оправдаться! Да, мне грозило разоблачение… Но я почти уже свыкся с этой мыслью. А теперь, если ты намерена выдать меня, — как мне опровергнуть твои слова?

Джеван говорил тихо, безо всякого выражения, и однако, он вновь осознал, что девушка — враг ему, как и все прочие люди. Проходя мимо стола, он привычным жестом протянул руку к столику, где лежали ножи, и взял один из них с профессиональной ловкостью.

— Все произошло по чистейшей случайности. Способна ли ты мне поверить? Случайно у меня оказался с собой нож. Я не лгу! В тот день с утра я приходил сюда работать. И пользовался ножом — вот этим самым…

В тишине Джеван медленно извлек его из ножен и провел пальцем по узкому, остро отточенному клинку.

— Ножны были привязаны к моему поясу, и я забыл отцепить их, когда запирал мастерскую. Я намеревался, пройдя через город, успеть к вечерней службе в храме Святого Креста, в тот день праздновали перенесение мощей Святой Уинифред.

Сумрачно он взглянул на хрупкую фигурку племянницы, неподвижно сидевшей на сундуке возле лампы и смотревшей на него широко открытыми глазами. Он заметил, как она бросила короткий взгляд на нож. Задумчиво он повертел его, ловя блики от лампы. Сейчас он без помехи мог бы покончить с девушкой, забрать сокровище, ради которого он убивал, и отправиться на запад, как это делали до него многие беглецы. Уэльс неподалеку, и пересечь границу несложно. Но простого стечения обстоятельств было на сей раз недостаточно, чтобы решиться на убийство. Время шло и шло, и казалось, этот ад, в который оба себя добровольно заключили, будет длиться до скончания веков.

— На службу я опоздал, в храме уже пели. И вдруг он вышел из боковой двери — Если бы он не появился, я вошел бы в храм, и убийства бы не случилось. Ты мне веришь?

Голос Джевана дрожал от волнения, вновь он вспомнил, что перед ним любимая племянница, и ему очень хотелось, чтобы она его поняла.

— Да, — сказала Фортуната, — верю.

— Но он все-таки появился из той двери. Глядя, как он направился к городу, я передумал идти на службу. Все случилось в мгновение ока, я даже осознать не успел. Я подошел к нему, и мы вместе отправились домой. Вокруг ни души, все были в храме. И вдруг я вспомнил, что у меня с собой вот этот самый нож. Все произошло само собой… Он только что исповедался и получил отпущение грехов, был умиротворен, как никогда. Там, где тропа сворачивает в кустарник, я воткнул в него нож, а потом на руках отнес к мосту и положил под перевернутую лодку. Было еще совсем светло, и мне пришлось прятать его там до темноты. И никто не мог меня выдать…

— Кроме меня… — добавила Фортуната.

— Нет, ты не сделаешь этого… Так же, как и я не могу убить тебя.

Оба

опять подавленно замолчали, и молчание их длилось дольше прежнего. Душный воздух комнаты притупил чувства Фортунаты. Девушке казалось, что они отрезаны от всего мира и что никто сюда никогда не войдет и не положит конец этому сумасшествию. Джеван вновь принялся расхаживать по комнате, вздрагивая и передергиваясь на каждом шагу, как от невыносимой боли. Прошло уже довольно много времени, прежде чем он вдруг остановился и обратился к ней, словно и не было этого долгого молчания:

— …Но один из нас должен уступить. Другого выхода нет.

Едва лишь он произнес эти слова, как в дверь застучали, и Хью Берингар сказал громко и весело:

— Вы тут, мастер Джеван? Свет пробивается сквозь ставни. Я приходил, чтобы сообщить всей вашей семье добрые новости, но вас не было дома. Откройте, чтобы я мог сообщить их вам.

Джеван замер будто вкопанный. Однако оцепенение его длилось недолго: сейчас он был похож, на человека, который вдруг почувствовал на своих плечах тяжесть всего мира, — и однако, надо было откликнуться, чего бы это ни стоило.

— Одну минуточку! Вот сейчас только закончу тут…

Он подошел к двери и беззвучно и ловко отомкнул ее. Фортуната встала, но так и осталась стоять возле сундука, не зная, что намеревается делать дядюшка, и ничего не предпринимая со своей стороны. Джеван, обняв левой рукой Фортунату и прижав ее к себе, будто самое дорогое свое существо, крепко сжал ей запястье. Он не угрожал ей и не умолял о молчании и покорности, как если бы был уверен, что повиновение обеспечено. Фортуната успела уже заметить, что дядюшка повернул нож, который продолжал держать в правой руке, острием кверху так, чтобы лезвие, тесно прижатое к запястью, было прикрыто рукавом. Рукоять оружия была спрятана в длинных, ловких пальцах. Джеван провел покорно молчащую Фортунату к двери. Открыв дверь рукой, в которой он умело держал спрятанный нож, Джеван широко распахнул ее и вывел девушку за порог, на зеленый луг, залитый мягким, ясным предвечерним светом, из хижины казавшимся им тьмой.

— Хорошим новостям я всегда рад, — сказал хозяин мастерской, остановившись в двух-трех шагах от Хью. Усилием воли Джевану удалось согнать со своего лица напряженность. — Но я все равно узнал бы о них вскоре — мы как раз собираемся возвращаться домой. Племянница моя только что закончила уборку. Вам не стоило терять время, идя сюда специально, милорд шериф, хотя я и благодарен вам за беспокойство.

— Я зашел к вам по пути, — ответил Хью. — Я как раз направлялся во Франквилль, а брат ваш сказал мне, что я могу застать вас здесь. Дело в том, что я только что отпустил вашего пастуха. Конан, возможно, и лгун, но не убийца. Нам удалось восстановить каждый его шаг в течение того дня, и невиновность его теперь очевидна. И теперь, когда вы это услышали от меня, можете подивиться, насколько он завяз во вранье.

— Значит, настоящий убийца обнаружен? — с ледяным спокойствием поинтересовался Джеван.

— Нет еще, — с той же притворной веселостью отвечал Хью. — Но мы идем по следу. Вы, должно быть, рады, что слуга вернулся домой. А уж он-то как рад, трудно даже описать. Брат ваш, наверное, больше выиграет от его возвращения, хотя, по словам Конана, он немало помогал вам здесь, в мастерской.

Хью подошел к порогу и заглянул в темную хижину, освещенную слабым пламенем лампы, все еще стоящей на сундуке. Свет ее казался еще слабей, растворяемый потоком света, вливающимся из открытой двери. Хью проницательным взором ищейки окинул широкий стол близ закрытых ставнями окон, сундуки, лохани с известью и подставку с ножами: для разрезания, скобления, подравнивания кож.