Ученик философа

Мердок Айрис

— Если только вы с ним заговорите…

— Джордж — превыше моих сил, — сказал священник, — Мне лучше не вмешиваться.

Он тихо щелкнул пальцами.

Послышался знакомый скрежет, громкий скрип, лязг металла. Это открылась и закрылась западная дверь. Отец Бернард чуть отодвинулся от кающейся. Его глаза, привыкшие к сумраку, на миг ослепило сверкание красно-синих одежд высокого Христа-судии, опирающегося на меч на витраже в западном окне. Тяжелая поступь, крупное тело приближалось по проходу.

Отец Бернард поднялся на ноги.

Джон Роберт, который видел еще хуже, поскольку вошел со света в темноту, пробирался к поднявшейся фигуре, чуть подсвеченной из алтаря. Хотя на фигуре теперь были совсем другие одежды, философ узнал человека, на которого ему вчера указал в Купальнях Ящерка Билль. Он подошел к священнику и сказал:

— Розанов.

Это слово, произнесенное странным голосом Джона Роберта, ничего не сказало бы священнику, если бы несколько человек не показали ему философа там же и тогда же.

— Здравствуйте, — ответил он. — Я отец Бернард, настоятель. Добро пожаловать.

В груди внезапно стало горячо и тесно.

— А это миссис Седлей… возможно, вы уже…

Диана к этому времени тоже встала. Она, конечно, не была знакома с Джоном Робертом, хотя знала его в лицо. Она стояла, задыхаясь и панически трепеща, словно лань, что внезапно учуяла близость льва. (От философа действительно исходил кислый животный запах, который уловило и утонченное обоняние отца Бернарда.) Этот крупный мужчина, подошедший на опасно близкое расстояние, держал в руках судьбу Джорджа, ведал жизнью и смертью. Дрожа от внезапного озарения, Диана подумала: «Да знает ли он, кто я?» (Он на самом деле не знал.)

Джон Роберт кивнул. Диана пробормотала, что ей надо идти, и бегом удалилась в сторону западной двери, почти бесшумно касаясь плиток пола быстрыми ногами.

Отец Бернард неопределенно махнул ей вслед. Он и сам изрядно растерялся. Он был удивлен, смущен, обеспокоен, стеснялся и даже боялся непонятно чего.

— Я хотел вас кое о чем попросить, — сказал Розанов, уже намного отчетливей.

— Конечно… подождите, я свет включу.

Священник тихо, шелестя одеяниями, переместился к ближайшему распределительному щиту и осветил боковую часовню с викторианской картиной, изображающей Христа в Эммаусе.

Он пригладил пальцами свои девичьи кудри и вернулся к Джону Роберту, который уже сел. Отец Бернард устроился на скамье, перед собеседником, и, прежде чем взглянуть на него, тщательно запахнул полы подрясника, затем повернулся лицом к философу.

— Я бы хотел сказать «С возвращением», но вряд ли можно сказать, что вы отсутствовали. Мне ли говорить вам «С возвращением»? Как бы то ни было, добро пожаловать в мой храм.

Несколько витиеватая речь, кажется, заинтересовала Розанова. Он с минуту обдумывал ее и, по-видимому, остался доволен.

— Спасибо.

— Вы, кажется, никогда не были тут прихожанином?

— Нет, меня воспитывали методистом.

— Вы по-прежнему веруете?

— Нет.

Воцарилось минутное молчание. Отца Бернарда начало снедать жгучее беспокойство. Что нужно этому странному типу и как бы его удержать? Это была несуразная мысль. Еще несуразней было следующее видение: Розанов, большой молчаливый пленник, сидит в клетке. Священник улыбнулся и сказал:

— Я готов быть вам полезен, чем смогу. Только скажите.

Отец Бернард обнаружил, что обращается к Розанову в таком ходульном стиле, словно говорит на иностранном языке.

Философ, кажется, не торопился последовать призыву. Он с любопытством оглядел храм, жуя большую нижнюю губу.

— Не желаете ли, я проведу вас по храму? Хотите? Здесь есть небезынтересные вещи.

— Нет, спасибо. В другой раз.

После очередной паузы Розанов, все еще озиравшийся кругом, произнес:

— Я хочу с вами говорить.

— Конечно, о чем?

— Обо всем.

— Обо… всем?

— Да, — ответил Розанов. — Видите ли, я лишь недавно перестал преподавать, вернулся из Штатов, и впервые в жизни мне не с кем поговорить.

У отца Бернарда голова пошла кругом. Он сказал:

— Но ведь наверняка найдется множество людей…

— Нет.

— Вы имеете в виду… просто поговорить?

— Я должен объяснить. У меня всегда, на протяжении многих лет, были ученики и коллеги, с которыми я мог говорить о философии.

— Я не философ, — сказал отец Бернард.

— Да, и очень жаль, — ответил Розанов. Он вздохнул. — Вы, случайно, не знаете в Эннистоне каких-нибудь философов? Хотя, конечно, мне не всякий годится…

Отец Бернард заколебался.

— Ну, например, есть Джордж Маккефри. Но вы его знаете, конечно же.

— Не годится. Кто-нибудь еще?

— Боюсь, что нет.

— Тогда придется вам, — Слова прозвучали веско и окончательно.

— Я, конечно, буду очень стараться, — смиренно сказал отец Бернард, выбитый из колеи, — но я все-таки не очень понимаю, что именно вы хотите.

— Мне просто нужен собеседник. Кто-нибудь абсолютно серьезный. Я привык оттачивать свои мысли в ходе беседы.

— А если я не пойму? — спросил отец Бернард.

Джон Роберт вдруг улыбнулся и повернулся к священнику.

— О, это совершенно не важно. Главное, говорите, что думаете.

— Но я… — Отец Бернард понимал, что протестовать было бы некрасиво. Кроме того, он страшно боялся, что нелепый гость передумает, — Вы хотите, чтобы кто-нибудь, так сказать, отбивал мяч?