Училки. Сборник
Шрифт:
Не говоря уже об испарине на лбу.
Я мысленно перебрала все диагнозы и когда догадалась, бросило в жар. Мама!
Сразу вспомнилось то утро…
Бодрая мама, как всегда аккуратная, эффектная и нарядная. Она не позволяла себе выходить из дома в «затрапезном виде», как сама выражалась. Только при макияже, прическе, только в модной, идеально сидящей одежде.
Я собираюсь к подруге. У дверей оборачиваюсь и почему-то долго смотрю на маму… Красивая, статная, моложавая. Приятные
– Что-то забыла, доченька?
Я отвожу взгляд и смотрю снова. Почему-то все время на маленькую родинку на подбородке. В детстве, когда мама держала меня на руках, баюкала или кормила молоком, я всегда смотрела на эту родинку. Тогда она казалась мне центром вселенной. Загадочной звездочкой на небосклоне. И вместе с ней всегда вспоминался высокий, звонкий и мелодичный мамин голос.
– Все в порядке, Алиночка? – снова спрашивает мама.
Я киваю и заставляю себя уйти.
Зачем? Почему я ушла?
А потом… потом я сидела рядом с приятельницами, доедала греческий салат, пила бейлис… С тех пор я ненавижу и то, и другое… И вдруг раздался звонок. Я вздрогнула, подняла трубку…
И жизнь разделилась на до и после.
Почему мама раньше не вызвала скорую? Не пожаловалась и не ушла с работы?
Ну почему, почему она умерла?
И почему-то, когда врач скорой помощи подтвердил мои подозрения о диагнозе Полины, все пережитое разом вернулось. Боль, отчаяние, неверие в ужасную правду.
Нет, этого просто не может быть! Не может быть, чтобы мамы не стало! Я ведь вчера обещала ей на выходные пожарить любимые мамины чебуреки! А через месяц мы планировали съездить в Торговый центр!
Как же так?! Как я пойду туда без мамы…
Я зашлась рыданиями. Никогда прежде я не позволяла себе поддаваться эмоциям на работе. Тем более, на нынешней. Тут ведь ты не сидишь в кабинете, как на моем прежнем месте работы – начальником отдела по внутреннему пиару… Не можешь закрыться от остальных. Ты практически всегда на виду!
Я всегда старалась быть доброжелательной, одновременно спокойной и строгой. Никогда не показывать, что на душе. А тут… расквасилась как дура!
Я рыдала, и чувствовала, как Шаукат меня обнимает. Гладит: нежно, осторожно и ласково. И черт его знает почему, я не сделала ему замечания. Подозревала, знала, что хорошим все это однозначно не кончится. Шаукат Вяземцев – наверняка бабский угодник. К гадалке не ходи, женщин меняет, как перчатки. И уж точно не из сердечности и человеколюбия он меня утешал.
Но мне так хотелось в ту минуту хоть немного человеческого тепла, хоть немного сочувствия и понимания… Я просто плакала и позволяла Шаукату себя утешать. Так, как он мог…
… Оставшуюся часть занятия я остро жалела о своей слабости. Вяземцев все время на меня косился. Причем с намеком, с какой-то даже затаенной радостью. Боже! Ну вот что мне стоило выгнать
Не-ет! Я совершила роковую ошибку. И теперь этот богатенький плейбой уверен, что я уже на него запала. Ну а как же? Позволяла себя обнимать, даже лапать, можно сказать! Кто знает, какой смысл он вкладывал в это действие?
К концу занятия я проверила почти у всех студентов результаты работы, объяснила какие учить темы и, наконец-то, настало время Шауката. Его напарник закончил лабораторную раньше и уже ждал товарища за дверью. А Вяземцев решил точно исполнить данное мне обещание – все сделал самостоятельно.
Я нетерпеливо взглянула на часы, отмечая, что до перемены около четырех минут. Шаукат тотчас оживился. Встал и подошел ко мне со своим листком. Причем остановился так близко, что бедром касался моего плеча. Я отодвинулась, поймала на себе его взгляд – то ли удивленный, то ли даже расстроенный и проглядела результаты.
– Все нормально. Вот эти вот темы учите по методичке и учебнику. Электронные версии методичек вы сможете записать у секретаря нашей кафедры. Жаль, что еще не придумали способ загружать их сразу в мозги студентов… Столько нервов преподам сэкономили бы…
Шаукат все выслушал и записал на диктофон в телефоне. Не барское это дело писать ручкой в блокноте или тетради. А потом Вяземцев просто замер рядом со мной истуканом.
Неловкость ситуации заставила меня пожалеть, что лаборантка в аудитории. Еще напридумает бог знает чего. Особенно после того, как у нее на глазах Шаукат пытался впихнуть мне букет. А потом пришел меня утешать…
– Вы что-то еще хотели? – строго спросила я у Вяземцева.
Тот собирался что-то сказать, но поймал на себе пристальный взгляд Светланы Максимовны и отчеканил:
– Спасибо, Алина Хаматовна.
Еще немного постоял и вышел из кабинета.
Уфф… Кажется, я только сейчас начала нормально дышать и поняла, что задерживала дыхание. Я быстро собрала свои вещи, бросила лаборантке:
– Хорошего дня.
И торопливо покинула аудиторию.
Взгляд Светланы Максимовны, словно выстрел в спину, был достаточно красноречивым.
Я снова мысленно выругалась на тему Вяземцева и того, что теперь стану предметом для сплетен самых ядовитых кафедральных гадюк и двинулась в свой кабинет.
А там меня ждал новый сюрприз, он же – испытание нервов.
Ирек Назимов, собственной персоной.
Ну да, я ведь дала ему повод. Даже не так – я дала ему надежду!
Парень светился, как начищенный самовар. И я начала судорожно прикидывать – что же теперь предпринять. До этого мне удавалось держать Ирека на расстоянии. Он словно чувствовал и особо никаких шагов не предпринимал. Так, пригласит на танец на кафедральной вечеринке, поддержит на заседании кафедры, займет стул там же, если их уже мало осталось.